Свирин, старательно обметавший валенки, покачал головой.
– Сама видишь, хозяюшка, – подмигнул Гулин и первым вошел в избу. – Принимайте, люди добрые, незваных гостей!
Пахнуло горячим, застоялым запахом свежего хлеба, овчины, детских пеленок и еще чего-то знакомого, родного, повеявшего далекими воспоминаниями уюта, непритязательной мальчишеской радости. Посредине комнаты крепкий длинный стол на толстых ножках, вокруг скамейки; левую сторону комнаты занимает печь, выкрашенная подзелененной известкой, на трех стенах окна, между которыми в простенках висят портреты, репродукции, вырезанные из журналов. Пол сложен из толстых широких половиц яично-желтого цвета. В нарымских деревнях пол не моют, а скоблят широким острым ножиком, после чего он блестит, как навощенный. У стены, выходящей на улицу, скамейка, на ней притихшие и испуганные трое ребятишек в одинаковых синих рубахах. Над столом висит большая, красивая и, видимо, дорогая люстра, поблескивающая стеклянными подвесками. В левом углу маленький столик, заваленный книгами и тетрадями: здесь занимаются ребятишки.
Хозяин дома, мужчина в поношенной гимнастерке и ватных брюках, степенно поднялся навстречу:
– Бывайте гостями… Видел, видел, как Зинаида людей морозила…
Хозяин сдержанно улыбнулся серыми серьезными глазами. Был он невысок, но строен, подтянут и красив по-своему – неяркой красотой матового лица с хрящеватым носом, широким, синеватым от частого бритья подбородком. Смотрел он спокойно, углубленно, точно прислушиваясь к чему-то происходящему вне того мира, в котором он сейчас находился. Плавные движения его рук, тела, взгляд серых глаз вызвали у трактористов одинаковое чувство умиротворенности; таким же уютом и чистотой, как от дома, от веселой покладистой женщины, веяло от хозяина.
– Так прохаживайте, загостюйте, – пригласил хозяин трактористов, снова немного наклоняя голову. Они стояли у порога неподвижные и молчаливые. Поблагодарили:
– Спасибо! Мы пойдем! Снега б не натащить!
И снова чувство покоя, простой понятной радости охватило трактористов. Легко и радостно было видеть улыбку хозяина, следить за стремительными движениями молодой женщины, прислушиваться к шепоту ребятишек на скамейке – все это было родным, знакомым, близким каждому, словно давно, много лет назад они побывали в этом доме и долгие годы скучали по нем.
Свирин присел на порог, натужась, стащил с ног валенки, аккуратно сложил в них портянки и поставил в уголок к умывальнику. То же самое сделали и другие, оставшись в толстых шерстяных носках. Потом опять замерли на месте, ожидая вторичного приглашения хозяина, который зорко следил за гостями и не заставил ждать: