— В чем дело, старина? Кого ты там высматриваешь?
— Да никого. Мне пора. — Николас выхватил из-под сиденья кожаный портфель и решительно зашагал по центральному проходу.
— Дрейк, послушай! Куда ты? Николас не ответил, он даже не слушал. Распахнув двери, он торопливо вышел в фойе зала заседаний. В помещении с высоким потолком и мраморным полом стоял неразборчивый гул голосов. Николас принялся оглядываться в поисках незнакомки. С высоты своего роста сделать это ему было вовсе не трудно. Он пристально вглядывался в лица людей, что двигались со стороны лестницы к выходу. Женщины и мужчины, пожилые и молодые, но мадонны с мерцающими светящимися волосами, что смотрела на него с галереи, и след пропал.
Николас устремился к резным дубовым дверям и в два счета оказался на верхних ступенях лестницы из грубого гранита, спускавшейся к мощенной булыжником улице. Сощурившись от яркого солнечного света.
он посмотрел по сторонам, но незнакомки не обнаружил.
— Николас!
Вздрогнув, он обернулся, отчего-то решив, что его окликнула прелестная незнакомка. Конечно, это была не она. Вместо ангельского видения к нему торопливо подходил невысокий плотный человек.
— Оливер, — переведя дыхание, разочарованно протянул Николас.
— Полагаю, что в данный момент ты весьма доволен собой, — сияя ослепительной улыбкой, проговорил Оливер Уикс.
Это действительно было так. Гарри Диллард нажит палея на людских слабостях. Всем было известно, что он владеет салуном, но мало кто ведал, что у него имеется и собственный дом терпимости. Однако Николас узнал еще кое-что. Грехи этого человека оказались гораздо тяжелее, чем он подозревал. Добиться признания Дилларда виновным не составило труда, как только Николас раскопал кое-какие подробности его темных делишек на бегах и представил суду.
Но сейчас Николас мог думать только о том, что, похоже, безнадежно потерял эту женщину. А в таком огромном городе, как Нью-Йорк, скорее всего второй раз им уже не встретиться. Это удручало и казалось просто нелепым. Он даже не знал, кто она, — безымянная личность в переполненном зале суда. Он очень хорошо запомнил ее лицо — нежное, казавшееся фарфоровым, волосы ослепительно белокурые. И глаза — два изумрудных озера. Шляпки на ней не было, прическа в беспорядке, и он был готов поклясться, что платье ее было заляпано грязью. Николас даже головой потряс. То, что он аж задохнулся, увидев ее, скорее всего шутка разгоряченного воображения. Слишком много бессонных ночей стоила ему борьба за то, чтобы восстановить поруганную честь родителей.