– Хочешь сказать, где мы могли бы поселиться, – улыбнулась девушка.
Дуглас снисходительно улыбнулся в ответ, по очереди поднес ее руки к губам и наконец выпустил их.
– Время от времени я, конечно, буду у тебя оставаться. Но, разумеется, большую часть времени мне придется жить с женой.
Сюзанна ошеломленно уставилась на него. Но тут в душу ей закралось подозрение, и она почувствовала, что каменеет.
– Тебе придется жить с женой? – повторила она с нервным смешком.
– Само собой, – примирительно произнес Дуглас. – С Эмилией. Эмилией Хенфри. Через месяц мы поженимся. Но я, конечно же, предпочел бы жить с тобой, Сюзанна. И я буду с тобой так часто, как только смогу.
И он с улыбкой победителя наклонился к ней, чтобы снова поцеловать. Сюзанна резко отпрянула от него. Сердце болезненно сжалось. Но ей удалось взять себя в руки.
– Я хочу уточнить, Дуглас: ты предлагаешь мне стать твоей любовницей?
Он пришел в замешательство.
– Ну да, конечно. Ты же знаешь, я не могу жениться на бесприда...
Рука Сюзанны взмыла вверх. Потом оба они замерли на месте, и она, вся дрожа, смотрела, как на щеке Дугласа отпечатался след ее ладони. Сюзанна едва сдерживала ярость. Воцарилось тягостное молчание.
– Сюзанна, – произнес он почти спокойно. – Пожалуйста, выслу...
Она перебила его:
– Кем ты себя возомнил, Дуглас? Ты хотя бы представляешь, что мне пришлось пережить? Вчера моя рука вот по сих пор... – Она выбросила вперед руку и кивком указала на локоть. – ...Побывала внутри кобылы.
– К-кобылы? – Дуглас невольно попятился.
– Да, кобылы, простофиля, – повторила она свирепо. – Еще я едва избежала смертельной опасности. Меня лишили всего, что мне было дорого... ты хоть представляешь, что это такое, Дуглас? Но я узнала зато, что я сильная, находчивая. И талантливая. И еще у меня, судя по всему... – Она глубоко вздохнула и произнесла с достоинством: – Есть характер. Я в большей степени мужчина, чем ты им когда-либо станешь.
– Сюзанна!..
– Убирайся! Немедленно! И никогда больше не приходи.
– Но...
Сюзанна ухватилась за это слово с надеждой, дурацкой надеждой, цепляясь за нее с упорством таракана.
– Что «но», Дуглас?
«Скажи что-нибудь, чтобы все исправить! Сделай так, чтобы все стало как прежде».
– Но мой сюртук...
Из всего, что он мог сказать, это было, пожалуй, самое лучшее, потому что никогда прежде он не произносил слов, настолько жалких и презренных, а презрение к нему долго потом служило бальзамом для ее гордости, которая распирала ее, грозя задушить.
И все же, глядя с презрением в когда-то любимые серые глаза, теперь потемневшие от боли, она поняла, что прошлого не вернешь.