— Было это в пятьдесят пятом, я только «капитана» получил, почти четыреста метров с нераскрытым парашютом летел. Заметка называлась: «Воздушное счастье». Дурацкое название, — фыркнул Иваныч.
— Сколько?! — вытаращились на старика «ребята».
— Четыреста, даже с гаком. Парашют, мать его за ногу, не раскрылся! Я туда, сюда — заклинило кольцо, хоть ты плачь. Ну, все, думаю, конец. А помирать-то неохота, тридцатник только разменял. Что делать? Богу молиться — веры нет, да и молитв не знаю, отучен советской властью. Глаза закрыл, вспомнил вдруг бабкино «на все воля Божья» и — упал.
— Куда?! — обалдели слушатели. ¦
— В стог сена, — рассмеялся Иваныч. — Точным попаданием в центр.
— И что потом?
— Отделался компрессионным переломом. Провалялся два месяца в больнице и снова как огурец. Но в строй, правда, не вернулся. Комиссовали.
— Вот и не верь после этого в Бога, — заметил Сергей.
— Бог-то Богом, а сметали тот стог колхознички человечьими руками, — ответил польщенный вниманием старик. — От така правда, ребятки, ускочив, як жаба в жар.
— А вот и мы! Уже не ждали? — Легкая рука ласково Шлепнула Бориса по макушке. Глаза жены сияли, на щеках горел румянец.
— Садись, Аллочка, — засуетился Иваныч, — место твое занял, прости старика.
— Сидите, бога ради!
— Нет, пойду. Я и так разбалакался, як свыння з гускою. Пошли, Семеныч?
— Ну дела! — Ошарашенный Борис смотрел им вслед. — Сталкиваешься нос к носу с человеком каждый день и даже не подозреваешь, какие чудеса были в его жизни.
— Судьба! — философски заметил Сергей.
— Разрешите?
Над Аллой склонился молодой брюнет. Высокий, подтянутый, хорошо одетый, с темными миндалевидными глазами. Лощеный хлыщ, на которого западают бабы. С холодным взглядом и хорошими манерами. Каким Макаром этого чужака сюда занесло?
— Моя жена не танцует, — холодно ответил Глебов. Миндалевидные глаза прошили шилом.
— Извините. — Ледяная улыбка тронула тонкие губы, и незнакомец неспешно удалился.
— Ты его знаешь? — спокойно спросил Аллу. — Кто это?
— Понятия не имею, котик! Один раз всего станцевала.
Бориса передернуло — опять этот идиотский «котик».
— Потанцуем?
— Конечно, милый! — обрадовалась она.
Музыка, как всегда, грохотала, но играли неплохо — плавную мелодию, под которую приятно двигаться. Где-то среди танцующих мелькнула темная голова с идеальным пробором. Остаток вечера, слегка смазанный хлыщом, прошел весело. Первый танец потянул за собой остальные, напрасно он сидел, как приклеенный к стулу. Народ полностью расслабился и выдавал тосты, что Овидий — поэмы. Колючий взгляд подзабылся.