— Присаживайтесь, Борис Андреевич! — Филимонов выдержал многозначительную паузу. — Что скажете?
Главный физик вопросительно посмотрел в директорские стекла.
— Я спрашиваю, чем вы объясните свое поведение на совещании у замминистра?
— Филипп Антонович, — голос невозмутим и тон подчеркнуто вежлив, — я вам не мальчик для битья. И не позволю латать собой прорехи вашей некомпетентной деятельности. Институт уже не катится — летит в пропасть. Научные направления сворачиваются, люди увольняются. Но вас это не волнует. У вас — свои заботы, и они никоим образом не перекликаются с проблемами института. — Директорский лик вытягивался, из-за стекол сверлили злобой выцветшие глаза. — Не говорить надо об этом на совещании — кричать, бить тревогу во все колокола. Пока есть хоть малейшая надежда, что институт можно спасти, а научный коллектив сохранить.
— Нам с вами трудно ладить, товарищ Глебов. Боюсь, невозможно.
— Я не прилаживаюсь к личностям, а служу науке.
— Если надумаете уйти, не смею задерживать. У моего секретаря всегда найдется чистый лист и ручка.
— Не привык одалживаться. Все, что мне необходимо, всегда со мной. — Борис достал из внутреннего кармана заявление об уходе.
Филимонов небрежно взял протянутый лист и впился глазами в текст.
— Нам будет недоставать главного физика, Борис Андреевич. — Лицемерно вздохнул.
Борис поднялся со стула.
— Мне вас жаль. — И вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь, словно там оставался покойник.
А у дома зашел в магазин, купил бутылку «Белого аиста» и тепло побеседовал с ней в славном московском дворике. Беседовали часа два, до последней капли. Помянули ВНИИКП, порассуждали о будущем. Потом, оставив безмолвную собеседницу на крышке мусорного бака, отправился домой. Долго звонил, не отрывая палец от черной кнопки, почти сроднился с ней за те минуты, что не открывалась дверь. Наконец на пороге возникла испуганная жена в махровом тюрбане и банном халате.
— Господи, Глебов, у тебя же ключ есть! А я ванну принимала, вода шумит — ничего не слышно.
Он развернул дурацкую чалму и уткнулся носом в мокрые, пахнущие лавандой волосы.
— Начинаем новую жизнь, Алка! Будем трахаться, как кролики, и спать, как сурки. Тащи свое мясо по-голландски!
Январь, 2003 год
«3 января.
Я — в полной растерянности. То, что читается и что увиделось — небо и земля. А еще Вересов утверждает, что автор сценария отлично знает героиню. Да она абсолютный антипод роли! Деловая дама, застегнутая на все молнии, пуговицы и крючки, немногословная, властная, уверенная в себе — запрограммированная на успех машина. Ни сомнений, ни слабостей — ничего, что делает человека живым. Ни намека! Может, просто умело прячет? В таком случае — либо очень умна, либо сильно бита. Возможно, и то, и другое. Как ее раскрыть, от чего оттолкнуться? Если бы не эта странная фраза про росу, без которой трава не вырастет, и ее улыбка — зацепиться вообще не за что. А улыбка, правда, удивительная — словно фонариком светит. Да еще глаза, глубокие и прозрачные, как вода в Средиземном море, только серые. И зрачок магнитом притягивает — не оторваться. Нет, пожалуй, я не права, зацепки есть, и очень сильные.