— Борь, наверное, шабаш? — К нему подошел Палыч, первоклассный паркетчик.
— Нет, Васильич говорит, сегодня надо сделать все. Тебя зовет.
— Твою мать! — выругался Палыч. — А я хотел вечерком попариться, с соседом собирались в баньку двинуть.
— Васильич премию обещает.
— А, ну тогда другое дело. Пошли!
Навстречу, покручивая на пальце ключом от машины, плыла Ольга.
— Здрасьте, Палыч! — пропела не останавливаясь. И весело бросила на ходу, зацепив Бориса плечом: — А вечером скажу «до свидания»!
— Ну девка! — Паркетчик восхищенно цокнул языком. — Бомба! — Он ухмыльнулся, глядя ей вслед. — Борька, по-моему, она к тебе неровно дышит, а?
— Кончай языком трепать! — разозлился вдруг Борис. — Пойдем, бригадир ждет.
Через три часа, довольные результатом, они распихивали по сумкам рабочую одежду, собираясь расстаться до завтрашнего дня.
— Мужики, слушай сюда! — скомандовал бригадир, выходя из кухни. — Тут с меня чуток причитается, не разбегайтесь пока.
— Ты чего, Васильич? — удивился маляр. Выпивка на работе была не в чести, и любая попытка строго пресекалась.
— Да, — смущенно крякнул старший, — родился я сегодня. Шестьдесят годков уже, как на свет Божий выскочил.
— Иди ты! — изумился Палыч. — А что ж молчал-то, пень старый?
— А на кой ляд трезвонить?
— Подарок бы купили, поздравили — честь по чести, как люди. Кто ж так, с бухты-барахты, обухом по башке?
— Ну, твой калган — чугунный, и не такое сдюжит, — отшутился бригадир. — Все, мужики, хорош молоть языком! Пошли, а то времени в обрез.
В центре кухни, на новеньком линолеуме была аккуратно расстелена газета. Типографский шрифт перекрывали белые пластмассовые стаканчики и такие же тарелки с салом, колбасой, солеными огурцами и черным хлебом. Над этим натюрмортом возвышалась пара «Столичной», радуя глаз и обещая душе наслаждение.
— Ну ты даешь, Васильич! — изумился паркетчик. — Когда ж успел-то? — Его калган все же покачнулся от такого сюрприза.
— Прошу к столу! — довольно ухмыльнулся юбиляр. — То есть к полу. Садитесь, мужики, не стойте, в ногах правды нет.
Они не заставили себя ждать и принялись устраиваться вокруг газеты-самобранки. Под первую стопку хорошо пошел соленый огурчик с «Любительской», под вторую — сало на черном хлебе. Васильич стал поглядывать на часы. Глебов решил, что пора уходить, и поднялся «из-за стола». И тут в дверь позвонили.
— Борька, открой, сынок, уж раз ты на ногах. И зови сюда, я знаю, кто там.
«И я знаю, — подумал Борис, подходя к двери. — Тут и ума особого не требуется, чтобы догадаться».
На пороге стояла Василиса. Он узнал ее сразу, как и год назад. И опять не подал вида, что узнал.