— Я знаю, что он избил тебя, Джек, что он угрожал тебе и ты сломался. А в обмен на наследство Мери он не передал нас правосудию. Я знаю, что ты ненавидишь себя за то, что упустил шанс для Мери уехать из Колтрейн-Хауса. Но черт возьми! Не Август разбил ее сердце. Это сделал ты. Рассказать тебе о Мери? Я расскажу тебе, Джек. Я буду счастлив рассказать тебе о ней. Она презирает тебя. Твоя жена тебя пре-зи-ра-ет! И дай ей Бог силы!
Джек сидел и смотрел, как друг его детства вышел из комнаты, из дома и скорее всего из его жизни.
Он встал, взял пустой стакан и подошел к висевшему в углу шнуру с колокольчиком на конце. Надо будет сказать дворецкому, что к ужину будет на одного человека меньше.
Мери торопливо вошла в большую гостиную: удобные бриджи и высокие сапоги для верховой езды не стесняли ее движений. Она кивнула в знак приветствия Генри Шерлоку, который тут же начал вещать о чем-то, что совершенно ее не интересовало. Все утро она объезжала поля и была недовольна тем, что ее позвали, чтобы встретиться с Генри. Наверняка он собрался сообщить ей какие-нибудь плохие новости. «У него это так хорошо всегда получается», — со вздохом подумала она.
Она не стала садиться, а направилась через всю комнату к большому, до блеска отполированному зеркалу, висевшему над старым, изрезанным, но тоже отполированным столиком. Возможно, Колтрейн-Хаус и разрушается, но Хани Максвелл по крайней мере старается содержать эти руины в чистоте.
Мери вполуха слушала монотонный рассказ Генри Шерлока о финансовом состоянии дел. Посмотрела на себя в зеркало, состроила гримасу и небрежно потрогала свои встрепанные кудри. Она отращивала волосы, чтобы они спускались ниже плеч и их можно было либо распускать, либо перевязывать кожаным ремешком. Сегодня она явно совершила ошибку, не перевязав их. После ванны ей придется потратить несколько часов, чтобы распутать это гнездо.
Мери наклонилась поближе к зеркалу, вынула из кармана носовой платок и уголком стала доставать из глаза попавшую туда соринку. Потом поплевала на платок и потерла пятно грязи на щеке. Вообще-то она избегала зеркал. Глаза у нее слишком большие, слишком голубые, а уж рот — шире не бывает. В отличие от Джека ее не брал загар, зато веснушек было хоть отбавляй, и это всегда ее раздражало. Надо все-таки надевать шляпу, когда светит солнце, подумала она. Но как неохота даже думать об этом!
Засовывая носовой платок в карман узких бриджей, она заметила, что белая мужская рубашка слишком облегает ее полную грудь. Она недовольно поморщилась: наверное, следует надевать сверху жилет даже в такую теплую погоду, как сегодня. Грудь была сейчас гораздо больше, чем в то время, когда она только набухала, вызывая у Джека отвращение. Сколько ей тогда было лет? Тринадцать? Четырнадцать? Казалось, это было так давно. Или только вчера.