Взгляд его снова остановился на Митчеле.
– Много лет назад гордость и гнев подтолкнули меня на величайшую несправедливость, и я намереваюсь признать это сейчас, перед твоей теткой и невесткой. Мой гнев не имел ничего общего с тобой и был направлен на твоего отца и женщину, ставшую твоей матерью. Мой сын Эдвард был настоящим бабником, и это меня бесило. Когда его молодая жена умирала от рака, он ухитрился сделать ребенка другой женщине, твоей матери, и за это я так и не смог его простить. Как и не мог простить твоей матери полное отсутствие моральных принципов. Она связалась с моим распутным сыном, хорошо зная, в каком состоянии находится его жена, но при этом забыла об элементарной порядочности. Она так и не поняла, как оскорбляет его первую жену, настаивая, чтобы он женился на ней всего через полгода после ее смерти. Мало того, позволила себе забеременеть и родить ребенка только с той целью, чтобы подцепить выгодного мужа и войти в нашу семью.
Сесил замолчал. Оливия встревоженно изучала лицо Митчела, гадая, что он думает, услышав уродливую правду о родителях. Но вид у него был по-прежнему отсутствующий, словно ему рассказывали не слишком приятную историю о не слишком хороших знакомых. Не заметь Оливия слегка сведенных бровей, посчитала бы, что ему попросту скучно.
Безразличный к столь тонким нюансам, Сесил продолжал:
– Могу я быть до конца откровенным?
– Ради Бога, сколько угодно, – отозвался Митчел с издевательской учтивостью.
– Я был крайне возмущен, нет, взбешен поведением твоих родителей, но когда твоя мать наняла пройдоху – адвоката, чтобы вытянуть у меня деньги и заставить воспитывать своего незаконного ребенка как истинного Уайатта, мое отвращение переросло в ненависть, и я был готов сделать все, что в моих силах, лишь бы ей ничего не досталось. Все, что угодно. Можешь ты понять мои чувства?
– Прекрасно.
– Если бы твоя мать просто хотела денег, чтобы воспитывать сына и жить прилично, я мог бы ей посочувствовать, – добавил Сесил, и Оливия впервые увидела нечто вроде удивления, промелькнувшего на замкнутом лице Митчела. – Но в ней не было ни крошки материнского чувства. Главным для нее были деньги и возможность находиться среди богатых людей. И она считала, что для ребенка этого тоже будет достаточно.
Сесил встал. Оливия заметила, что для этого ему пришлось опереться обеими руками о столешницу, словно он был куда слабее, чем хотел показать.
– Ты был отпрыском безвольного непорядочного человека и хитрой, алчной маленькой потаскушки. Мне и в голову не приходило, что из тебя могло получиться что-то хорошее, но, как выяснилось, я ошибался. Кровь Уайаттов дала себя знать. Я любил твоего брата Уильяма, и он был хорошим мужем и отцом, но слишком мягкосердечным человеком. Кроме того, он, как и Эдвард, был полностью лишен честолюбия. Ты же, Митчел, унаследовал лучшие черты своих предков. Я выбросил тебя в этот мир, не дав ничего, кроме образования и возможности завести нужные связи. Ты же всего за десять лет создал впечатляющую финансовую империю, унаследовав способности от Уайаттов. Пусть ты не рос в нашей семье, зато ты один из нас, – договорил Сесил, выжидающе поглядывая на Митчела.