– Да, он пошел к ней, – повторил Лал Шри для пущей убедительности. – Он сам мне это сказал. Бладуил-капитан не в первый раз ходит туда, мисси.
С трудом сдерживая рыдания, Чина бросилась к двери и выскочила в ночь, совершенно не обращая внимания на испуганные крики Лала Шри и на приветствие, последовавшее со стороны изумленного охранника у ворот, который, к счастью, не сделал никаких попыток ее остановить. Если бы даже темные улицы просто кишели темными людьми, а изо всех тускло освещенных притонов ей угрожали страшные тени, Чина все равно ничего не заметила бы. Она, словно слепая, бежала по улицам, не видя, что творится вокруг. Мысли ее были в полном смятении.
Когда она прибежала на пристань, в глазах ее стояли слезы. Перед ней предстало зрелище тысячи темнеющих силуэтов кораблей, которые дружно покачивались в этот час прилива на волнах. Чина присмотрелась повнимательнее, и ее сердце замерло от неожиданности: там, среди едва различимых громад и белеющих парусов, стояла «Аврора Д.» – принадлежавшая Уоррикам шхуна.
Чина, пронзительно крича, побежала вдоль пристани, и тотчас на палубе судна показалось несколько человек, привлеченных ее воплями. Послышался полный удивления и недоверия голос, который она тотчас узнала:
– Боже мой, да это же Чина!
Запыхавшись от быстрого бега и всхлипывая от облегчения, она кинулась в сторону говорившего и благополучно угодила в объятия Дарвина Стэпкайна, который, робко схватив ее за плечи, начал бормотать какие-то нежные слова и рассказывать ей попутно о том, что в данный момент не представляло для нее особого интереса. Так, например, он говорил, что скоро они отплывают. И что на «Темпусе» из-за неожиданного порыва ветра, налетевшего на судно, когда оно шло через пролив, сломалась мачта, и отлетевшая перекладина повредила Дэймону руку, так что ему пришлось вернуться на Бадаян, где Дарвин ждал нетерпеливо, пока починят «Аврору Д.», что и произошло через три часа. И что он только собирался покинуть судно и отправиться на ее поиски, как вдруг она сама, совершенно фантастически, появилась в темноте.
Все это и множество других деталей не задерживались в сознании Чины. Казалось, что они, отскакивая от нее, разлетались в разные стороны, словно брызги на ветру. И только когда Дарвин спросил ее хриплым голосом об «этом грязном ублюдке», она вдруг очнулась и поняла, что он обращается именно к ней.
– Прошу прощения, Дарвин, – произнесла она отстраненно, – что вы сказали?
– Я спросил, не причинил ли он вам зла, – проговорил Дарвин запальчиво, хотя, обозрев ее заплаканное лицо, не нашел на нем никаких свидетельств того, что ее изнасиловали. Но вот костюм ее действительно был несколько странноват и вызывал тяжелые подозрения, и чем дольше он в него вглядывался, тем больше он напоминал ему о всяких гаремах и гинекеях и о загадочных восточных женщинах, которые проводят жизнь в аморальных и страшных поступках.