* * *
Морис еле удержался, чтобы не стукнуть кулаком по застекленной двери террасы. Люсинда Сноу снова попала под магнетическое влияние своего отца!
Горящим от гнева взором он пристально следил за ними, сжимая кулаки. Но даже в эту минуту он не мог не признать, что от танцующей пары исходило чарующее обаяние. Легкая хромота адмирала придавала трагическое достоинство его царственной манере держаться. В своем парадном мундире с наградами на широкой груди он напоминал престарелого короля, вернувшегося из славного крестового похода. Когда-то Морис идеализировал таких героев и готов был пожертвовать чем угодно, лишь бы оказаться в их обществе.
Как будто находясь во власти такого же благоговейного восхищения, Люси приподнялась на цыпочки и бережно поправила одну из медалей отца.
Адмирал раздраженно оттолкнул ее руку. Он что-то проговорил растерянной дочери и резко оборвал танец. Бесцеремонно оставив ее, он величаво покинул зал, задержавшись только для того, чтобы коротко извиниться перед леди и лордом Хауэлл. Даже гордо вздернутый подбородок Люси не мог скрыть боль в ее глазах, когда отец отверг ее общество.
Морис хотел было последовать за адмиралом, но передумал. Он достаточно долго находился в Ионии, чтобы знать, куда направился этот самовлюбленный человек.
Он снова перевел взгляд на Люси. В качестве маскарадного костюма она выбрала классическую греческую тунику из белого шелка и полумаску из того же материала. Широкая золотая лента удерживала собранные назад тяжелые серебристо-пепельные волосы. Хотя Мориса отделяла от нее стеклянная дверь, он отчетливо видел ее грустное лицо.
«Бедная моя греческая богиня, – думал он, любуясь ее утонченной красотой, – ты бродишь, как чужая, в этом мире роскоши и самозабвенного веселья. Этот мир чужд и мне – сейчас точно так же, как в юности, когда я мог только мельком увидеть его манящие огни через высокие окна парадных комнат в богатых особняках. Он всегда казался мне таким же прекрасным и недостижимым, как таинственный блеск далекой звезды, плывущей высоко в небе, гораздо выше пропитанных копотью облаков. Таким же величественным, как бескрайний простор океана, о котором я мечтал. Таким же невероятным, как сами небеса или любовь девушки, подобной тебе.
И вот ты сама отважно призналась мне в любви, а я… чем я заплатил тебе за твое откровение? Я один виноват в том, что на твоем прекрасном лице лежит тень невыразимой грусти. Как же мне помочь тебе, моя сероглазая Мышка?»
В это мгновение Люси потерянно оглянулась на дверь, и сердце Мориса загорелось безрассудной отвагой, которая когда-то стоила ему и свободы, и доброго имени.