— Боюсь, мой Себастьян бегает за каждой хорошенькой усатой мордашкой, которая встречается на его пути. Типичный представитель мужского племени, — ворчливо добавила она.
— Немного жестоко для такой молодой леди, вы так не считаете? Возможно, неудача вашей тети с тем повесой, одурачившим ее, так повлияла на ваше мнение.
Слова Мак-Кея призвали румянец на ее щеки. Мужчина слабо улыбнулся, и она отругала свой предательский цвет лица. Девушке показалось, что он собирался сказать что-то еще, но в этот момент в углу громко захрапела служанка.
Мак-Кей поправил подушку Пруденс.
— Уже поздно, девочка. У тебя был тяжелый вечер. Мы можем поговорить завтра.
Какая-то настороженность в его взгляде предупредила Пруденс, что он имел в виду нечто большее, чем светскую беседу. Мак-Кей разбудил служанку и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Пруденс дрожала. Она вытянула ногу и отыскала теплый кирпич под покрывалом. Придет ли к ней Себастьян? Осмелится ли?
Девушка легла на бок, не отрывая взгляда от двери на террасу. Она, должно быть, действительно сошла с ума. Себастьян придет только для того, чтобы пристрелить ее, а не обмениваться любезностями.
Как она могла быть настолько слепа? Грубая маска скрывала лицо, волосы и дымчатую сталь глаз, но бешено колотящееся сердце отчаянно пыталось предупредить ее о его присутствии. Даже в грязной, потрепанной одежде Себастьян гордо возвышался над сливками эдинбургского общества, словно сказочный король пиратов. За несколько коротких мгновений он похитил куда больше груды драгоценностей. Он украл ее бесценную искушенность, холодную надменность, за которыми она пряталась все эти месяцы, чтобы скрыть от посторонних любопытных взоров свои чувства: скорбь, сожаление, гнетущую вину. Жадная горячность рук Себастьяна пробудила к жизни каждую клеточку ее существа и сделала такой же безмозглой, как Девони Блейк.
Как, должно быть, Себастьян презирал ее! Она разрушила все его красивые планы, выдала человеку, к которому он питал глубочайшее презрение. Но тогда как объяснить то мимолетное прикосновение к ее коже с такой болезненной нежностью? Тот миг, когда он надел ей на нос очки с той же заботой, которую он однажды проявил к обсыпанной мукой девчонке, стоявшей посреди разгромленной кухни в имении Триции?
Пруденс плотнее закуталась в пуховое одеяло, сотрясаясь от нервной дрожи в своей тонкой сорочке.
Сапоги Себастьяна оставляли грязные следы на террасе. Ледяная влага пропитала шерстяные чулки, проникая сквозь трещины в коже. Тяжелые мокрые хлопья лениво падали на землю, устилали белым покрывалом газоны парка, крыши домов; облепляли ветки черных озябших деревьев; присыпали белой пудрой его волосы.