– Рад это слышать, – сухо заметил Глэдни.
Набрав побольше воздуха, он одним махом вскочил в седло. Почувствовав на своей спине тяжесть незнакомого человека, Лобо замер, приготовившись встать на дыбы, но передумал и закружил на месте.
– Лобо! – укоризненно воскликнул Таунз. – Будь хорошим мальчиком, успокойся!
Глэдни без особой уверенности потрепал лошадь по шее, однако Лобо, как ни странно, успокоился. С облегчением вздохнув, Глэдни взял вожжи.
– Удачи вам, мой мальчик, – напутствовал его Таунз.
Не отрывая взгляда от склоненной головы Лобо, Глэдни помахал рукой и пришпорил лошадь. Животное послушно пустилось вскачь по дороге, о которой говорил Таунз.
Все то время, пока Глэдни добирался до заброшенной железнодорожной ветки, дождь лил не переставая. Натянув поводья, чтобы остановить лошадь, Глэдни отвязал от седла пончо и надел его, стараясь двигаться как можно осторожнее, чтобы не напугать Лобо. Добравшись до железной дороги, он заставил лошадь взойти на насыпь и идти между рельсами.
Дождь припустил не на шутку. Это был даже не дождь, а самая настоящая гроза. Небо то и дело прорезали зигзагообразные молнии. Раздавались оглушительные, словно артиллерийская канонада, раскаты грома. Глэдни боялся, что Лобо испугается грома и молний, однако лошадь оставалась безучастна к разыгравшейся стихии.
Во время войны солдаты из отряда Глэдни всегда старались при грозе держаться подальше от железной дороги: ведь железные рельсы притягивают молнии, как заметил однажды сержант из его отряда, «быстрее, чем собака виляет хвостом».
И тем не менее Глэдни понимал, что у него нет выбора. Если он съедет на землю, то наверняка собьется с пути.
Похоже, Лобо инстинктивно чувствовал опасность, таящуюся в рельсах, потому что постоянно пытался с них сойти. Но Глэдни все время был настороже и не давал ему этого сделать. Между человеком и животным шла постоянная борьба, и Глэдни уже начал от этой борьбы уставать.
А дождь все лил и лил. Он стекал холодными струями по лицу Глэдни, заползал за складки его пончо, сердито барабанил по полотну железной дороги и по гнувшимся под яростным ветром деревьям. Яркие молнии вспарывали черное полотно неба, освещая все вокруг мертвенно-бледным светом. Вслед за сверканием молнии тотчас же раздавался пронзительный удар грома. Этот зловещий звук эхом прокатывался по долинам и постепенно затихал вдали.
Ребекка вся продрогла и промокла, но сильнее, чем холод и сырость, ее мучил страх. Ей было так страшно, что те неудобства, которые она сейчас испытывала, казались ей сущими пустяками. Дождь проникал сквозь щели и дыры утлой хибары, и по полу уже растеклась лужа. Тюфяк, на котором лежала Ребекка, был высотой около шести дюймов, а вода поднялась дюйма на два и пока что до Ребекки не доставала. Однако крыша была дырявой, и сверху лило немилосердно. Ребекка дрожала от холода и чувствовала себя совершенно несчастной.