Но было нечто, о чем он сожалел с искренней печалью, если не сказать с горем. Не о задержке, случившейся на пути к божественному Наставнику, и не о том, что придется ему поворочать весло на галере, и не о том, что не может он сейчас свернуть шеи толстому Мир-Хаммаду и тощему Саддаре…
Мечи! Драгоценные мечи, дар погибшего Рагара, друга и слуги Митры! Разве он мог оставить свои клинки в грязных лапах этих хаббатейских жаб? Но и отнять их не удалось бы, а потому душу Конана терзала печаль.
Ему позволили натянуть штаны, связать ремнем безрукавку и сапоги (кошеля на поясе, разумеется, уже не было) и вывели во двор с бассейном, а затем на улицу. Минуя внутренний дворик, Конан не заметил там никаких следов приписанного ему погрома – ни порубленных скамей, ни разломанных столов, ни битой посуды. Зато он мог полюбоваться на хитрую рожу жабы-кабатчика и испуганные мордашки девушек-рабынь, торчавших в окнах. Они провожали его грустными взглядами – и черноокая Лильяла, и светловолосая бритунийка, и рыженькая из Гандерланда. Воистину, если и имелось в этой поганой Хаббе чего хорошего, так это крепкий бранд и нежные красотки!
На улице судья Сипах Шашем, нужник справедливости, сразу куда-то исчез, испарился, словно его и не было; портовый же смотритель остановился и, словно в раздумье, начал мять и тискать отвислую нижнюю губу. Шесть его солдат окружали Конана плотным кольцом, а двое разгоняли любопытных, глазевших на невиданное зрелище – мускулистого полунагого гиганта с синими глазами и гривой черных волос. Конану показалось, что хаббатейцы поглядывают на него не с одним лишь пустым интересом, но словно бы с неким странным ожиданием и чуть ли не с восторгом. Шакалы, протухшие задницы, подумал он. Чего им надо?
– Слушай, варвар, – вдруг произнес смотритель порта. – Наш громоносный владыка, великий царь Гхор Кирланда, в безмерной милости своей дозволил мне, его ничтожному рабу, заменять наказание осужденным. На галерах никто не выдерживает дольше двух лет, так что если хочешь…
Он замолчал, хитро посверкивая выпуклыми глазками и оглядывая могучую фигуру Конана.
– Ну, и что ты можешь еще предложить? – спросил киммериец.
– Скажем, рудники… на границе с Хотом…
Хот, торговый соперник Хаббы, лежал к северу в восьми днях пути и тоже являлся столицей богатого и сильного царства. Мир-Хаммад – да упокоится он вскоре под Могильными Курганами Крома! – кое-что рассказывал Конану об этом городе, ничем особым не отличавшемся от Хаббы. В холмах на границе меж ними копали железную руду – в достаточном количестве, чтоб обеспечить работой всех кузнецов и оружейников двух сопредельных стран. Но Конана не соблазняла перспектива катать тачку или бить киркой шурфы.