«Сократ, разве тебе ни чуточки не грустно?» Он отложил ключ.
«Это напомнило мне одну давнюю историю об одной матери, которую одолевала тоска по ее рано умершему молодому сыну.
«Я больше не могу выносить эту боль и горе», — сказала она своей сестре.
«Сестра моя, скорбела ли ты о своем сыне до его рождения?»
«Нет, конечно же, нет», — говорила отчаявшаяся женщина.
«Ну и хорошо. Тебе не нужно больше оплакивать его. Он всего лишь вернулся в то же самое место, свой изначальный дом, где он находился до рождения».
«Эта история утешает тебя, Сократ?»
«Что ж, я считаю, что это хорошая история. Возможно, со временем, ты тоже ее оценишь», — ответил он, сияя от счастья.
«Я думал, что хорошо тебя знаю, Сократ, однако, никогда не знал, что ты можешь быть таким бессердечным».
«Причин, чтобы быть несчастным, не существует».
«Но Сократ, он умер!»
Сок тихо засмеялся: «Возможно, он умер, возможно нет. А может быть, его здесь и вовсе не было!» От его смеха задрожали стены гаража.
«Я хотел бы тебя понять, но не могу. Как ты можешь быть так беззаботен по отношению к смерти? Ты будешь себя так же чувствовать, если и я умру?»
«Конечно!» — хохотал он, — «Дэн, есть вещи, которых ты еще не понимаешь. В данное время, я могу лишь сказать, что смерть является трансформацией, и наверняка, более радикальной, чем половая зрелость», — он продолжал улыбаться, — «но ничего такого, из-за чего нужно особенно расстраиваться. Это просто одна из перемен тела. Когда это происходит, это происходит. Воин не ищет смерти, но и не бежит от нее».
Он помрачнел, когда заговорил снова. «Грустна не смерть; грустно то, что большинство людей вообще никогда не живут по-настоящему». Его глаза наполнились слезами. Мы молча сидели в тишине, два друга. Позже, я пошел домой. Стоило мне свернуть на боковую улицу, как меня вновь посетило Чувство. «Трагедия — это очень разные вещи для воина и для дурака». Сократ не грустил просто потому, что он не считал смерть Джозефа трагедией. Я не мог понять этого еще много месяцев, до тех пор пока не очутился в одной пещере, в глубине в гор.
В то время, я не мог отделаться от веры, что я, а значит и Сократ, должны печалиться, когда приходит смерть. С такой неразберихой в мыслях, я наконец заснул.
Утром ко мне пришел ответ. Сократ просто не стал отвечать моим ожиданиям. Вместо этого, он продемонстрировал превосходство счастья. Меня наполнила новая решимость; я уже понимал тщетность жизни по мерилу ожиданий других людей или моего собственного ума. Я стану, как воин, выбирать когда, где и как я буду думать и действовать. Приняв это твердое решение, я почувствовал, что начинаю понимать жизнь воина.