Рогнедь задыхалась.
— Иди… — едва выговорила она и, сняв с руки перстень с камнем самоцветным, передала его Дарке. — Возьми Изяслава…
Дарка, вся от радости зардевшись, повела княжича заутрокать, а Рогнедь исступлённо сжала кулаки:
— Ну, погоди: устрою я тебе свадьбу!..
И в мутно-багровом зареве души её, как нетопыри, поднялись новые мысли: «…и заодно за отца с матерью и братьев посчитаюсь… А может, сама править и володеть Русью буду: правила же Ольга после Игоря!.. Среди дружинников не мало есть, которые не любят рогожу-князя и преданы ей. И больших дел можно наделать с ними. Как жаль, что этот бешеный Даньслав пропал куда-то: он за неё голову сложил бы… А главное, упьётся она кровью этого вероломного мелкого сердца, не отозвавшегося на муку её мученскую…»
И долго, как отравленная, металась она по хоромам своим и все гадала, как свершится мщение её… Убить — это мало, а надо так, чтобы он…
В сенях послышались его шаги. Забрызганный до бровей грязью, весёлый Володимир шагнул в горницу. От него пахло ветром, дымом костра, водяной ширью: он был на охоте.
— Здорова, Гориславушка!.. Вот и я… — весело и громко заговорил он. — Ежели бы ты видела, как я лебедь стрелой на полёте снял!.. Никто глазам своим не верил: из-под облаков спустил… И красавица какая — вроде тебя, моя лапушка… А Муромец опять лук сломал… — захохотал он. — Не везёт некошному!..
От него так и брызгало весельем весенним.
Ещё минута — и чаги уже хлопотали около него: одна сапоги от ног ещё отрешала, другая умыться несла, третья тут же на стол собирала: здорово проголодался князь!.. И, умывшись чистенько, испытывая блаженство во всём своём молодом, уставшем теле, князь уселся за стол. С полным ртом, блестя маслеными глазами, он рассказывал Рогнеди о своей охоте и подливал себе в чашу медку!.. Она едва слушала его и только старалась виду не показать, чтобы он не догадался: теперь или никогда… И, вынув из ножен остро отточенный нож его, она рассеянно пробовала пальцем лезвие…
Вмиг рабыни убрали стол, и Володимир, блаженный, повалился под соболье одеяло…
— Рогнедушка… горносталинька…
И скоро богатырский храп возвестил притихшей челяди, что князь киевский и всея Руси започивать изволил…
Сидя, согнувшись, на кровати, Рогнедь неподвижно смотрела перед собой своими тяжёлыми, полными чёрного огня глазами. Один удар — и все развяжется: и ненавистный, позорный плен сердца её, захваченного этим простецом-недорослем, и отмстит она ему за тот страшный день под стенами Полоцка, и, может быть, сядет она на столе киевском и подымет молодую Русь на дела великие. Он, увалень этот, через бабу возвыситься хочет, а она по следам Олега и Святослава госпожой-владычицей пройдёт туда и презрительно спихнёт ногой в сторону все это тамошнее гнильё и займёт золотой трон Цареграда. Нет, нет, недаром Святослав так рвался туда!.. Ах, нет Даньслава!.. И куда, куда делся этот орлёнок бесстрашный?!