Ее прямота умилила Уоррика. «Родные наверняка обожают эту юную проказницу», — подумал он. Да и сам он, вопреки ожиданиям, до сих пор не слышал от нее ни сетований, ни упреков; о такой жене, пожалуй, можно было только мечтать.
Арриан тем временем налила ему бокал бренди, а себе чашку чая.
— Какие еще неведомые таланты скрываются за обликом нежной девы, миледи?
Отставив чашку, она заговорщицки наклонилась над столом и прошептала:
— Однажды я выиграла забег на скачках в Равенуорте!
Уоррик изобразил совершенное изумление.
— Вы шутите! Как может столь утонченная леди — да и вообще женщина — участвовать в скачках?
— Уверяю вас, это чистая правда. Получилось так. Мой дядя Джордж выставил тогда на скачки лошадь, на которую очень рассчитывал. Утром мы с братом заглянули в конюшню — проверить, как дела…
— Вам позволялось заходить в конюшню?
— Разумеется. В деревне мне вообще позволялось гораздо больше, чем в Лондоне.
— Продолжайте.
— Так вот, дядин жокей, как сказала бы Элизабет, мамина служанка, оказался «под мухой» и не то, что в седле — на ногах-то не мог держаться. Мы с Майклом долго спорили, говорить или не говорить об этом дяде Джорджу: он ведь так надеялся на победу.
— Да, положеньице!
— А потом мне пришло в голову, что мы с жокеем приблизительно одного роста и комплекции, и, хотя Майкл меня отговаривал, я все же переоделась в жокейский костюм, а волосы затолкала под шапочку. Вот только я никак не ожидала, что я действительно приду к финишу первой и мне придется делать круг почета — тут уж, понятно, любой мог меня узнать.
Уоррик был в полном восхищении.
— А что потом?
— Дядя Джордж, конечно же, узнал меня сразу. Оправившись от потрясения, он молча принял свой приз и деньги — двадцать фунтов стерлингов.
— Он вас выдал?
— Дядя Джордж? Ничуть не бывало! После он даже ни разу со мной об этом не заговаривал. Но на следующий год он подарил мне на день рождения свой приз. Надо сказать, что этим он очень озадачил моих родителей, зато мы с Майклом от души повеселились над его благородным жестом: мы-то знали, как страстно он мечтал о той победе.
Этот трогательный рассказ о детской шалости окончательно покорил сердце Уоррика. «Если бы она только знала, как она бесподобна!» — подумал он.
До того как Арриан вошла в его жизнь, он был спокоен, потому что не чувствовал своего одиночества. Теперь же душа его наполнилась до краев желаниями тревожными и несбыточными.
— Арриан, вы очень несчастливы здесь?
— Я утешаюсь тем, что к августу вы отпустите меня, Уоррик.
Он поднес ее руку к губам.
— А если я попрошу вас остаться?