«Господи, до чего же хороша девка, — подумала тогда Аня, глядя на расцветшую и чуть-чуть начинающую полнеть подругу. — И зачем ей театр? Вышла бы замуж за солидного человека, нарожала бы ему детей, вела хозяйство — вон как смачно ест пирог, аккуратно подбирая крошки, как плотоядно высматривает следующий кусок, как блаженно потягивает вино. Она, конечно, грубее Лены, но очень хороша…»
А Наташа все продолжала рассказывать о театре, о режиссере, который, как и водится, был центром всего, что делалось во дворце культуры. Она рассказывала с восторгом о ночных репетициях, о ресторане ВТО, куда теперь запросто могла ходить благодаря своей дружбе с режиссером, и хотя она не сказала прямо об отношениях с ним, девчонки поняли, что Наташа стала его любовницей.
…Началась весенняя сессия.
Аня сидела с ногами на тахте и зубрила свой самый нелюбимый предмет — методику преподавания. Был поздний вечер.
Отец заглянул в комнату, спросил:
— Ты собираешься сидеть всю ночь?
— Ох, папа, при всем желании я не смогу, — сказала, потягиваясь, Аня. — Эта тягомотина усыпляет лучше любого снотворного.
— Что так? — улыбнулся отец.
— Нужно ненавидеть искусство педагогики, чтобы написать такое! Хотела бы я посидеть на уроке такого учителя, который руководствуется подобной методикой.
— Не теряй оптимизма, такое удовольствие тебе еще предстоит.
— Ты шутишь. Но так можно возненавидеть и педагога и любой предмет.
— К сожалению, именно это и происходит сейчас в школах. Ребята не только в массе своей стали учиться хуже, но и перестали читать. Я это по нашей библиотеке знаю. А история даже собственной страны так и остается для них на всю жизнь тайной за семью печатями, — сокрушенно подытожил отец.
— Ладно, папа, ложись спать, а я попробую посидеть еще часик над дурацкой методикой. Последний предмет в эту сессию — пробьемся!
Аня поцеловала отца. Позвонили у входной двери — два длинных звонка и один короткий. Так звонили только свои.
— Сиди, я открою. — Отец встал и пошел отпирать. Пока Аня нащупывала ногами домашние тапочки, отец успел открыть дверь. Послышался его голос и голос Лены, непривычно глуховатый.
— Заходи! — крикнула Аня и нагнулась, чтобы найти чертовы тапочки.
Вошла Лена, как-то странно привалилась к дверному косяку и беззвучно заплакала, словно всех ее душевных сил хватило только на то, чтобы поздороваться с Андреем Ивановичем. Аня бросилась к ней, обняла, крепко-крепко прижала к себе, зашептала:
— Лена, Леночка, милая, что с тобой?
От такой ли ласки и участия близкого человека или потому, что уже стало невмоготу и дальше сдерживать себя, Лена разрыдалась, вздрагивая всем телом и глухо подвывая. Такой ее Аня не видела никогда. Она повела подругу к тахте, усадила, сняла с нее туфли, забросила ноги на тахту, подоткнула за спину подушку.