Лена, как всегда, словно магнитом притягивала к себе мужчин. Они собрались вокруг нее, оставив Олегу своих жен или любовниц, кто их разберет, и пожирали глазами так, что было ясно: каждый думал, нельзя ли подкатиться к этой одинокой красавице? А она, видимо, отвечая на чей-то вопрос, говорила:
— Нет, у «Максима» я бываю только по долгу службы и не так часто, как вы думаете. Мы связаны с разными фирмами, приходится много работать.
— В Париже? Работать? — нарочито удивлялся тот, что пришел с высокой брюнеткой.
Лена стрельнула в него глазами.
— Не работать можно только в Москве. А в Париже, Лондоне и других столицах можно только работать, чтобы потом ездить в другую страну туристом.
Аня восхищалась подругой, её умением не лезть за словом в карман.
Чтобы смягчить свою резкость, Лена улыбнулась обаятельно и обезоруживающе и добавила:
— Когда у меня появится время и возможность ездить в свое удовольствие, а не по работе, я прежде всего отправлюсь в Италию — вот где мне больше всего нравится.
— Итальянцы — страстные любовники, — заметил игриво другой гость.
— Самый лучший любовник — любимый человек, — немедленно отпарировала Лена.
Вошла Наташа. По выражению ее лица можно было понять, что она страшно горда тем, как ее друзья завладели вниманием гостей. Она подмигнула Ане и громко объявила:
— Прошу всех к столу!
Платон попросил гостей, прежде чем они перейдут в столовую, задержаться на минутку и принес оставленную в холле картину.
Дим Димыч присоединился к обществу, и теперь все с любопытством ждали, пока художник готовил ее к демонстрации.
Трудно сказать, делал ли он это нарочно или вся процедура входила в ритуал дарения, но на глазах у собравшихся разыгрывался настоящий моноспектакль. Что-то бурча или напевая — сказать трудно — себе под нос, Платон медленно разворачивал картину, бережно снимая один слой полиэтиленовой пленки за другим, словно раздевал кочан капусты для голубцов, боясь повредить лист. Наконец картина освободилась, и Платон, повернув ее к себе, сказал:
— Смотреть надо сидя, потому что еще и подумать нужно — это вам не Шишкин. А стоя вообще-то думать нельзя…
Как ни странно, косноязычие Платона все поняли и расселись. И тогда он поднял обеими руками картину над головой, подержал так немного и поставил на спинку дивана, прислонив к стене. Сам отошел в угол гостиной и стал, склонив голову и прищурив один глаз, рассматривать ее, словно видел впервые и сейчас примеривался — купить или не купить, дарить или оставить себе.
На полотне в верхнем правом углу в реалистической манере был изображен земной шар, летящий в темную бездну космоса, усыпанную яркими звездами. У Земли торчали две прекрасные женские груди. Одну из них страстно целовал стройный обнаженный юноша, тоже устремившийся в бесконечную Вселенную. Вместо члена у юноши был тюбик, из которого капала вниз изумрудно-зеленая краска, туда, где расстилалась бескрайняя и бесплодная пустыня. Там, куда попадала краска, зеленела трава и раскрывались фантастические цветы.