Молчание затягивалось. Казалось, гости подчинились требованию художника и теперь напряженно думали.
Аня еле сдерживала смех и наблюдала за хозяевами и гостями. Наташа стояла, широко раскрыв глаза, словно ждала указания невидимого режиссера, готовая исполнить любую отведенную ей роль. Дим Димыч, напряженно-сосредоточенный, играл желваками и поглядывал то на картину, то на Аню. Лена сияла ослепительной улыбкой, как будто картина символизировала ее собственный триумф. Дамы с ничего не выражающими глазами робко жались к своим покровителям, а те глубокомысленно рассматривали полотно.
Олег, оценив ситуацию, пошел, как говорится, на амбразуру.
— Грандиозно! — воскликнул он. — Поздравляю, Платон, ты превзошел самого себя. От всей души поздравляю!
Лена без особого усилия над собой сменила сияние на задумчивость и добавила:
— Теперь я понимаю, почему иностранцы раскупают твои картины — у них на таком уровне сейчас никто не пишет.
Дим Димыч расслабился, стал благодарить Платона, а Наташа кинулась его целовать, приговаривая:
— Мы повесим ее в спальне, прямо над кроватью. Гости зашумели, выражая свои восторги, и направились в столовую.
Приехала припозднившаяся супружеская пара — полная блондинка бальзаковского возраста со следами былой красоты с седым красавцем лет пятидесяти. Их посадили напротив Ани с Олегом. На необъятном бюсте дамы, как на подносе, лежал кулон с таким большим бриллиантом, что в другом месте его наверняка можно было принять за стекляшку, но здесь, в этом доме…
— Посмотри, — шепнула Аня мужу, накладывая на тарелку салат из креветок. — Мне так и хочется положить рядом с ее камешком креветку. По-моему, будет хорошо смотреться.
— У тебя появился вкус к натюрмортам.
— Влияние Дели, — улыбнулась Аня.
За столом наступила небольшая пауза — мужчины наливали себе и дамам, разбирались с закусками. Работница принесла глубокие соусницы с какой-то подливой. Аня снова ощутила на себе внимательный взгляд Дим Димыча. Она посмотрела ему в глаза, но он не смутился, не отвел взгляда, а опять едва заметно улыбнулся, взял Наташкину руку и поцеловал, не спуская глаз с Ани.
Платон, мучительно пытавшийся отыскать среди батареи бутылок с французскими коньяками и итальянскими винами свой любимый напиток, наконец углядел родимую, потянулся за ней, налил себе и зычно провозгласил:
— Горько!
…Когда возвращались домой, Лена, наклонившись вперед, шепнула Ане:
— Странно вел себя этот Дим Димыч.
— Ты заметила?
— Конечно. Глаз с тебя не спускал.
— Вы о чем шушукаетесь, красавицы? — спросил Олег.
— О том, что когда роскоши переизбыток, она утомляет, — ответила Лена. — Ты за дорогой следи, я поглядывала на тебя, ты хорошо налег на коньячок.