«Любезнейший мой Тиберий.
Троцеро, граф Пуантенский шлет привет и пожелания здравия и процветания тебе и всему твоему дому. Да не оскудеет щедрая рука Митры, источающая благость над прекрасной Амилией, и дарует этому благословенному краю и его владетелю долгие годы и полные закрома! Надеюсь, письмо мое найдет тебя в добром здравии, и заранее прошу простить твоего старинного друга, если сие послание станет причиной тревоги и беспокойства, однако дело мое спешное и не терпит отлагательств…»
Дочитав до этих строк, принц Нумедидес поднял голову, недоумевающе уставившись на Тиберия Амилийского. Письмо графа, судя по всему, было весьма личным, и он не мог понять, с какой стати барон заставляет его читать чужую переписку. Разумеется, при случае принц не погнушался бы потихоньку проникнуть в чужие тайны, до которых был весьма охоч, особенно будучи уверен, что в послании могут содержаться сведения для него небезынтересные, – однако было нечто тревожное в том, как Тиберий призвал его чуть свет в свои покои, через личного камердинера, предупредив заранее, чтобы принц сохранил свой визит в тайне.
Подобная атмосфера заговора была не по душе Нумедидесу. Он и без того слегка побаивался суровости барона, неуютно чувствуя себя под пронзительным взглядом глубоко посаженных глаз старого вояки; его не оставляло ощущение, будто тот видит его насквозь, взвешивает каждый его жест и поступок и дает оценку, чаще всего не слишком лестную. А в то утро барон был особенно мрачен. Он встретил гостя, восседая в старом кресле, закутанный в меховую накидку, бледный, не до конца оправившийся от вчерашнего происшествия, но прямой и суровый как никогда. Не предложив ни вина, ни угощения, как подобало бы по придворному этикету, он хмурым взглядом смерил вошедшего, коротко извинился, что не может встать и поприветствовать гостя, как подобает – при этом Нумедидеса не оставляло чувство, что слова эти, необходимые, но пустые, он произносит с внутренним раздражением, торопясь разделаться с дежурной вежливостью и скорее перейти к делу, – и сразу же протянул принцу свернутый в трубочку свиток, жестом показывая, чтобы тот прочел содержимое. Принц, однако же, по-прежнему колебался, не уверенный, чего именно добивается хозяин дома, и, уловив его колебания, Тиберий кивнул повелительно и резко.
Нумедидеса охватили дурные предчувствия. Отвратительное ощущение собственной беспомощности – словно вернулись времена детства, и Авенций, строгий наставник юного принца, проведав об очередной проделке воспитанника, призвал его в кабинет на расправу. Именно так он чувствовал себя сейчас, с той лишь разницей, что ныне речь шла не о детских шалостях и забавах, и за те взрослые игры, в которые он ввязался, расплата могла быть куда более суровой. Ждать снисхождения от человека, подобного Тиберию, не приходилось… В который раз он мысленно проклял Амальрика за то, что тот втянул его в свои интриги, – однако сожалеть было поздно, оставалось взять себя в руки и выдержать грядущие испытания с достоинством. Нумедидес вновь развернул свиток, стараясь не показать, как дрожат его руки. Тиберий не сводил с него глаз.