Челядинец вновь поклонился, привычный к самым невероятным приказаниям господина. Что ж, если хозяину будет угодно, он найдет и притащит к его ногам самого Зандру… И все же он дорого дал бы за то, чтобы узнать, что замыслил принц на сей раз.
По возвращении из Амилии, Валерий собирался немедленно подняться к себе. Дорога, вопреки обыкновению, утомила его, и он с горечью подумал, что, должно быть, стареет. Тело требовало горячей ванны, сытного обеда и мягкого ложа… как далеко все это было от прежних его солдатских привычек, когда куска хлеба с вином после двенадцатичасовой скачки и кровавого боя достаточно было, чтобы восстановить силы, и короткий сон на голой земле, под тонким плащом, был пределом мечтаний.
Не так уж много времени прошло с тех пор, – но от былого остались лишь тени смутных воспоминаний, которым он и сам не верил порой. Валерий чувствовал, будто в теле его обитают два человека: один – простой воин, отважный, прямой, привыкший встречать опасность лицом к лицу; другой – изворотливый, расчетливый придворный, преисполненный отвращения к миру и усталости. Он ненавидел этого второго, однако не видел способа избавиться от него. Стоило ему вернуться в Аквилонию, и это его «второе я», от которого он надеялся навсегда отделаться много лет назад, вернулось, точно верный пес на свист хозяина. В Тарантии Валерию, как ни старайся, не удавалось стать прежним воином. Теперь он начинал опасаться, что это не удастся ему и в Шамаре.
Горечь и тоскливая хмарь одолевали его при одном лишь взгляде на королевский дворец, такой нескладный и прекрасный в своем смешении стилей, нагромождении построек и хаосе людской суеты. Жизнь здесь не прекращалась ни на мгновение, не замирала даже в самые поздние ночные часы, и в душе, хотя он и не желал сознаваться себе в этом, ему мучительно хотелось окунуться в это бурление, погрузиться в него с головой, стать здесь своим, слиться с кипучим потоком сияющей придворной жизни, – но одновременно он сознавал, что любая подобная попытка заведомо обречена на неудачу. Тот, другой Валерий, что несся с шальным, диким гиканьем в бой, разя врага серебристой молнией меча, что ночами пел у костра грубые солдатские куплеты, сочиненные безвестными похабщиками многие поколения назад, что сам чистил своего коня и оружие, не имея зачастую даже сменной рубахи… тот Валерий знал, что навсегда останется чужим в Тарантии. Порой он не без иронии думал, что город пришелся бы ему куда больше по вкусу, если бы он взял его штурмом со своим отрядом и получил три дня на разграбление…