Правда, до сих пор Валерий не выказывал подобных устремлений. Напротив, он даже как будто уклонялся от дворцовой роскоши, запирался в своих покоях или подолгу гулял в одиночестве, погруженный в мрачные раздумья. Даже с Нумедидесом он отказался поделиться снедавшими его тревогами, а в канун Осеннего Гона, когда все же вынужден был, по настоянию самого Вилера, прервать свое отшельничество и присоединиться к пестрой толпе вельмож, поведал кузену, что ждет не дождется дня, когда осенние празднества будут позади, и король наконец даст ему соизволение вернуться в родной Шамар.
Сам Нумедидес отнюдь не стремился покинуть двор, и слова кузена немало приободрили его. Зная теперь, что Валерию недолго осталось нарушать его покой в столице, он сразу смягчился. По его настоянию, они возобновили прежнюю дружбу, стали проводить вместе вечера, как бывало когда-то… Однако он не забывал об осторожности и старался придерживать язык, ограничиваясь праздной болтовней о новых покроях одежды, страстных черноглазых наложницах, недавно приобретенных на невольничьих рынках Заморы, о мастерстве тарантийских ювелиров, о роскошных щенках его любимой пятнистой суки и прочих прелестных мелочах жизни наследного принца… ведь рука Митры переменчива – кто знает, что готовит завтрашний день!
Однако в осторожных словах Амальрика ему послышался намек на возможность долгожданного успеха. Молодые бароны готовы поддержать его, заявил немедиец, и если он пообещает им славных ристаний, новых земель и добычи, они примут его с восторгом. Старикам же останется лишь смириться; да и из них мало кто возражал бы против расширения своих угодий, которое принесет им победоносная война. И при всем том ни слова не было сказано, против кого эта самая война будет направлена… равно как и о том, что станется с прежним королем, чтобы место его, ко всеобщей радости, занял новый престолонаследник. Но это, разумеется, было и к лучшему.
Так, в случае, если вездесущие сикофанты Вилера пронюхали бы о зреющем заговоре, и об их разговоре с немедийцем стало известно Его Величеству, Нумедидес, честно глядя в глаза своему венценосному дядюшке, мог сказать, что ничего конкретного вольнодумным бароном сказано не было. Так, ничего не значащие намеки, досужая болтовня… Совесть его была совершенно чиста. Ни о каком подстрекательстве, Митра упаси, не могло быть и речи! Светская беседа, ничего более…
Принц, поглощенный раздумьями, вдруг поймал на себе внимательный взгляд короля, озабоченного, должно быть, непривычно долгим молчанием племянника. В глазах его была отеческая теплота и забота, и Нумедидес не мог не улыбнуться ему в ответ.