– Я не могу! – закричал он в подсвеченное нутро холодильника. – Я не могу, я… писал стихи, слышите? Слышите – вы все?!
Задев дверцу плечом, Олег подошел к окну и дернул на себя створку стеклопакета. Та не поддалась. Он дернул еще раз и застонал от бессилия.
– Это не жизнь. – Олег попытался заплакать, но не смог выдавить из обезвоженного организма ни слезинки. – Это все равно не жизнь. Я писал… Вдохновение… С ногами…
Он внимательно посмотрел на табурет, затем взял его за ножки и, подняв над головой, шагнул к окну. В некотором смысле это тоже было вдохновение.
– Я так не могу. Я так… Это не жизнь, – убежденно сказал он, но вместо того, чтобы разбить стекло, прислонился к нему лбом и взглянул на площадку перед подъездом, которая с высоты двадцатого этажа казалась не больше носового платка. – Нет, не так. – Как только решение было принято, Олег неожиданно для себя успокоился. – Слишком высоко. Пока долетишь, успеешь испугаться и… – он нервно хихикнул, – передумать. Не так.
Взгляд его скользнул вдоль ограды периметра, высокой кирпичной стены, украшенной поверху тройным кружевом колючей проволоки. Выходить за нее не возбранялось никому. Вернуться назад было невозможно. Местный КПП работал по принципу выпускающего клапана. Предполагалось, что ни один торчок в здравом уме не покинет свой маленький однокомнатный рай, в котором ему гарантировано пусть маленькое, но ежедневное счастье. Что же до тех, у кого со здравым умом проблемы… Как сказал бы Василий, Креативу не нужны идиоты.
– Сами вы идиоты… – пробормотал Олег и улыбнулся своему отражению в оконном стекле.
Его влекло туда – мимо серых домов и безлюдных дворов, мимо молчаливых охранников с автоматами и овчарок-нюхачей, – за периметр. На волю. Не для того, чтобы найти там свое место и начать все сначала, – Олег прекрасно понимал, что это невозможно. Просто в последний раз вдохнуть сырой воздух свободы, поглазеть на яркие витрины и афиши кинотеатров, потолкаться в толпе пешеходов, постоять перед светофором… и, выждав, когда какой-нибудь лихач помчится на красный свет, сделать три шага вперед и распрощаться с белым.
– Так, – сказал Олег. – Только так. Но сначала… – Он усмехнулся. Ему было легко и спокойно. Даже жажда как будто отступила, очарованная красотой замысла. – Последний привет. Я все-таки…
Он не договорил. Аккуратно поставил табурет на пол и забрался на него с ногами. С минуту, глядя в окно, грыз колпачок ручки, потом подтянул к себе ближайший чистый листок и быстро написал:
В жизни поэта случайности нет,
В смерти ее тоже нет.