Тайлер говорит:
— Не могу поверить, что ты нарушил обещание. Первое правило — ты не говоришь о бойцовском клубе.
Он был в Сиэтле на прошлой неделе, когда бармен с шейными скобами сказал ему, что полиция собирается прикрыть бойцовские клубы. Особенно хотел этого лично комиссар полиции.
— Ты понимаешь, — говорит Тайлер, — у нас есть полицейские, которые влезли в бой в бойцовском клубе и их по-настоящему попёрло. У нас есть газетные журналисты, секретари и адвокаты, и мы знаем всё ещё до того, как оно происходит.
Нас должны были прикрыть.
— По крайней мере в Сиэтле, — говорит Тайлер.
Я спрашиваю, что Тайлер сделал по этому поводу.
— Что мы сделали по этому поводу, — говорит Тайлер.
Мы созвали собрание Комитета «Насилие».
— Нет больше тебя и меня, — говорит Тайлер и щипает меня за кончик носа, — я думаю, что ты это постиг.
Мы вдвоём используем одно и то же тело, но в разное время.
— Мы дали специальное домашнее задание, — говорит Тайлер, — мы сказали: «Принесите мне тёплые яички его многоуважаемой чести, Комиссара Полиции Сиэтла Как-его-там».
Я не сплю.
— Нет, — говорит Тайлер, — спишь.
Мы собрали команду из четырнадцати космических обезьянок, причём пятеро из них были полицейскими обезьянками, и мы были каждым человеком в парке, где его честь выгуливал в тот вечер свою собачку.
— Не волнуйся, — говорит Тайлер, — с собачкой всё в порядке.
Целиком нападение заняло на три минуты меньше, чем наш лучший результат на репетиции. Мы ожидали по меньшей мере двенадцать минут. Наш лучший результат на репетиции — девять минут.
Пятеро космических обезьянок держали его.
Тайлер рассказывает мне, но откуда-то я всё это уже знаю.
Три космические обезьянки стоят на шухере.
Одна космическая обезьянка занимается эфиром.
Одна космическая обезьянка стягивает многоуважаемые подштаники.
Собачка — спаниель, и она только лает и лает.
Лает и лает.
Лает и лает.
Одна космическая обезьянка три раза затягивает резиновую ленту, пока она не затягивается достаточно туго у основания многоуважаемой мошонки.
— Одна обезьянка становится между ног с ножом, — шепчет Тайлер. поднося своё избитое лицо к моему уху. — И я шепчу в его самое многоуважаемое ухо комиссара полиции, что ему лучше прекратить облавы на бойцовские клубы, или мы расскажем миру, что у его многоуважаемой чести нет ни одного яйца.
Тайлер шепчет:
— Как далеко по-вашему вы сможете дойти, ваша честь?
Резиновая лента вызывает онемение там, внизу.
— Как далеко по-вашему вы сможете дойти в политике, если избиратели будут знать, что у вас нет орехов?
В этот момент его честь онемел полностью.