«Нет, – подумала про себя Гвендолен, – я не утратила присутствия духа. Я не верю в это». И прислушиваться к словам сестры Фиаметты ей тоже не хотелось. Сестра говорила, что женщина является или может стать, если увлечется своим естественным самолюбованием, разрушительницей, препятствием на пути к святости, искусительницей, сосудом склок и, конечно же, помехой истинного самоотречения.
Церковь осуждала женщину, с одной стороны, как рабыню тщеславия и моды, а с другой стороны, как слишком «приземленное» существо, отдающее все свое время детям и домашней работе, которое не уделяет должного внимания размышлениям о духовных делах.
Гвендолен подумала: «Какие ощущения испытываешь, когда надеваешь прекрасные одежды?»
Она видела некоторых посетителей монастырей в великолепных нарядах из меха и шелка с объемными капюшонами и широкими палантинами; на украшенных драгоценными камнями поясах таких людей висели позолоченные кошельки.
В некоторых орденах монахи имели карманные деньги, носили украшения и отороченные мехом одежды, ели мясо, выпивали по галлону эля в день и нанимали слуг, число которых в состоятельных монастырях в несколько раз превышало число монахов.
Тяжелый вздох слетел с губ Гвендолен, когда она вспомнила рассказы сестры Фиаметты о дворянах, которые имели множество поместий и замков, носили бархатные камзолы с вышитыми фамильными гербами. Затаив дыхание, Гвендолен хотела узнать, что носят женщины, но сестра Фиаметта ответила, что описывать это – слишком большой грех.
Кровь Гвендолен побежала быстрее, когда она рассматривала молодого монаха, стоявшего с пойманной рыбой. На миг глаза их встретились, 'и девушка представила его рыцарем в сверкающих доспехах, а затем он оказался полностью… Гвен залилась ярким румянцем. Потом часто заморгала, желая избавиться от ослепительного образа. Он снова стал монахом в коричневой рясе, и все же… Гвен могла поклясться, что он тоже смотрел на нее, будто она была принцессой или кем-то столь замечательным. После ужина, состоявшего из жареной рыбы, разбавленного водой кислого сока и черствых овсяных лепешек, дождавшись, пока уснет Гвендолен, Торолф заговорил с Тайрианом:
– Я понял, что кроме поисков светловолосой девушки ты преследуешь еще какую-то цель. Какова она?
Они посмотрели друг на друга, но Тайриан ничего не сказал.
Торолф ждал.
Тайриан изредка поглядывал на спящую девушку. Хотя Гвендолен вела себя, как печальный ребенок, она заполнила его жизнь приятным трепетным светом. Глядя на Гвен, он почувствовал легкую дрожь, пробежавшую в груди.