Гэвин не слушал. Он мягко и осторожно удалил слизь с носа и губ ребенка. Пуповина была синяя, толстая и скручивалась. Гэвин перерезал ее и перевязал. Ребенок продолжал молчать, и он ласково дунул ему в лицо. Скользкое влажное тельце чуть дрогнуло в его ладонях, и послышался слабый плач.
– О Господи, – вновь всхлипнула Габриэль, на сей раз с облегчением. – Все в порядке? Кто у нас родился? Мальчик? Девочка? Гэвин, прошу тебя, дай мне его подержать!
Только сейчас, впервые с того мгновения, когда появилась головка младенца, Гэвин посмотрел на жену.
– Мальчик, – ответил он, широко улыбаясь. – Ты родила мальчика, Габи, и он – само совершенство!
Обернуть младенца было нечем, и Гэвин вложил его в нетерпеливо протянутые руки Габриэль. Сморщенное красное тельце все еще было покрыто кровью и слизью, глаза закрыты, крохотные ручонки сжаты в кулачки. Ребенок громко кричал.
– Что теперь? – спросил Гэвин, глядя на мать и младенца. Он чувствовал, как по его щекам катятся слезы радости и облегчения. – Могу я еще что-нибудь сделать?
– Нет! – уверенно отозвалась Габриэль. – Ты был просто великолепен, любовь моя, но тебе больше ничего не надо делать. Скоро приедет врач. Мне нужно лишь укутать чем-нибудь ребенка, чтобы он не простудился.
Гэвин протянул ей полотенце, и они вдвоем запеленали сына. Тот сразу перестал плакать, засопел и надул губки с видом проголодавшегося человека.
– Вот чего он хочет, – с удовлетворением произнесла Габриэль, обнажая грудь и поднося к ней ребенка. Она провела соском по его жадно ищущему ротику, и мальчик немедленно зачмокал.
– Такой маленький – и уже такой умный, – изумленно промолвил Гэвин.
Габриэль рассмеялась и посмотрела на него сияющими от радости глазами.
– Кажется, начинает отходить плацента, – сказала она. – Приготовь еще одно полотенце. Где же врач? У меня такое чувство, будто ему позвонили несколько часов назад.
Гэвин отправился в ванную за полотенцем и бросил взгляд на наручные часы.
– Вовсе нет, – сказал он таким тоном, словно не верил собственным глазам. – Прошло всего двадцать минут.
Габриэль с любовью смотрела на чмокающего сына.
– Как мы его назовем?
Они уже перебрали множество имен – французских, австралийских и даже вьетнамских, – но не остановились ни на одном из них.
– Как ты решишь, так и будет, – ответил Гэвин, вернувшись из ванной и расстелив на кровати полотенце.
– В таком случае я дам ему твое имя, имя моего отца и, если ты не против, имя, которое носили брат и отец моей матери.
– Я не возражаю, – искренне отозвался Гэвин. – Но Гэвин Этьен Динь, пожалуй, длинновато. Каким именем мы будем его величать в повседневной жизни?