— О-о! — ненатурально удивился он. — Как поздно! Я, пожалуй, пойду. Ты закрой за мной получше. Я позвоню завтра. И ничего не предпринимай, прошу тебя!
Хлопнула входная дверь, и шаги Бориса постепенно затихли в ночи. А мое состояние можно было охарактеризовать как близкое к панике. Я подошла к зеркалу и внимательно посмотрела на себя, любимую. Вот теперь можно поговорить по душам. Сима, Сима, не сама ли ты о таком предложении втайне мечтала, признайся честно. Что же тогда паникуешь и хлюздишь? Отражение в зеркале жалобно моргнуло. А как же та, последняя, история? Да, у меня уже была в жизни одна история, как говорила героиня фильма «Служебный роман». И дело не в том, что он не мог отличить Моне от Мане и путал Кандинского со Стравинским. (Это ерунда. Я уже давно поняла, что эрудиция — вовсе не залог личного счастья.) И даже не в том, что он храпел. А в том, что избранник мой милый беспрестанно врал, сначала по мелочи, а потом и по-крупному. Когда это сделалось очевидным, я еще на что-то надеялась. Но потом устала стесняться его лжи. И все кончилось. Все кончилось, а недоверие осталось. И психоаналитика с удобной кушеткой как раз поблизости не оказалось. Вот я и застряла в своих страхах. По словам Зойки, везде ищу подвох и второе дно.
Комплексы надо срочно изживать — зеркальная Сима сокрушенно вздохнула.
«Она лежала в своей одинокой, холодной постели, и противоречивые чувства обуревали страдающую душу» — так закончила бы эту главу сочинительница любовного женского романа. Чувства обуревали мою душу еще какое-то время. Потом из темноты всплыл серый слон. На нем сидел Борис и крепко сжимал в руках портрет дамы в черном. Портрет вдруг ожил: дама сердито посмотрела на меня и погрозила пальцем.
— Вставай, уже шесть утра! — прокричала она голосом Муси, и я проснулась.
Москва,
5 октября 1918 года
Дорогая Магу!
Не знаю, получишь ли ты это письмо, попробую передать с оказией. Невозможно описать все трудности нашей жизни. Нет денег, нет еды, в квартире холод. Гога заболел. Боюсь, что у него инфлюэнца, а лекарств никаких нет. Я просто в отчаянии. Многие из наших знакомых уехали за границу. Петя тоже заговаривает об этом все чаще и чаще. Боюсь, что уже поздно. Мы теперь ютимся в двух комнатах. Помнишь, как Петя заботился о своей коллекции? Так вот, сейчас картины просто сложены у стены стопками. Мы попытались переложить их газетами и старым бельем, но, думаю, такая зимовка скажется на полотнах самым плачевным образом. Хочу сообщить тебе еще одну новость. Ты, конечно, знаешь Вадима Ганина, адвоката, Петиного сослуживца? Он активно сотрудничает с новой властью, возглавляет какой-то комитет или комиссию, точно не знаю. Про него говорят ужасные вещи — будто он приходит с солдатами в дома своих бывших знакомых, проводит аресты и обыски. Каково? А был такой милый застенчивый молодой человек. Хотя, по правде говоря, он мне никогда особенно не нравился. Я всегда чувствовала в нем словно бы некоторую неискренность, да и завистлив очень, хотя и скрывал удачно. А теперь видишь, как все обернулось! Спаси нас, Матерь Божья! Ведь он всегда восторгался Петиной коллекцией. Может быть, это только слухи и я все преувеличиваю? В самом деле, стыдно думать о людях так нехорошо!