— Больше сотни дать не могу-
Ну и жук! Даже по нашим скромным провинциальным меркам, балеринка тянула баксов на двадцать, а в столице за нее можно было взять втрое больше. Но я не подала вида. Теперь следовало немного поторговаться.
— Пожалуйста, хотя бы сто пятьдесят!
— Только для тебя, дорогая. Сто двадцать — последняя цена.
Иван Семенович имел вид человека, разоренного вконец. Станиславский отдыхает! Фигурка бесследно исчезла в его цепких руках, а я обогатилась на целых сто двадцать рублей. На прощанье хитрован-перекупщик с небрежным видом закинул удочку:
— Если надумаешь еще что-нибудь продать — приноси. Так и быть, помогу. Мне всегда жалко молодых и безденежных.
«Жалостливый ты наш!» — подумала я, а вслух произнесла:
— Спасибо большое. Непременно приду. Деньги очень нужны.
В ближайшие несколько дней в бездонных недрах ларька утонуло еще три статуэтки. Мы с Иваном Семеновичем стали почти друзьями. Я произносила жалобные монологи о маленькой зарплате и желании иметь много денег. Болбот сочувственно кивал, не забывая обдирать меня при каждой покупке. В последний раз мне удалось вскользь упомянуть, что я работаю в картинной галерее. Чтобы сильно не нервировать Болбота, представилась скромной смотрительницей зала. Иван Семенович слегка насторожился, но быстро придал себе безразличный вид и даже развил тему:
— У меня знакомый тоже в галерее работает. Васю Павленко знаете?
— Васю? Как же! Мы ведь не просто сослуживцы — почти друзья. А вы слышали, какая с ним беда приключилась?
Я пересказала Болботу Васину историю, разумеется, опустив некоторые детали. Перекупщик ахал и сокрушался по поводу ужасных времен, беспредела и плохой работы милиции. Обещал навестить своего друга в больнице. В это верилось с трудом. Тем более если принять во внимание Васин психоз, о котором я не преминула сообщить.
Пожалуй, Иван Семенович был уже достаточно подготовлен. Пора брать быка за рога. Сегодня я разыграю кульминационную сцену пьесы. Это и будет моя провокация. Аут Цезарь, аут нигель — Цезарь или никто, как говорили в таких случаях древние римляне.
Готовясь к выступлению, пришлось постараться и придать себе максимально расстроенный вид. Растрепанные волосы и грязные потеки, якобы от слез, явились составной частью образа.
Словно воплощенное отчаяние, я нарисовалась у ларька моего благодетеля.
— Иван Семенович, беда! Только на вас вся надежда. Больше мне не к кому обратиться. — Рыдания вполне натурально сдавили мне горло. — Тетя умирает, единственная родственница. Необходимо срочно оперировать, а денег нет. Нужно двадцать тысяч. Ради бога, выручайте! Дайте взаймы, я верну… Постепенно…