Клише громоздились одно на другое, почерпнутые в основном из романтической поэзии.
— Кто лучше нас знает, что любовь сметает все преграды? — ворковала Хэтти.
Жаклин зевнула.
— Любовь зла — полюбишь и козла! — не так чтобы очень тихо изрекла она.
— За любовь можно отдать все! — разливалась Хэтти.
— И немножко за бутылку, — добавила Жаклин. — Это все из виршей одного малоизвестного поэта по имени Чарльз Дибдон.
— Ш-ш! — сердито прошипела дама в норке.
Сью тихонько рассмеялась.
Но Жаклин не нуждалась в ободрении. Откровение Хэтти «Любовь — это райские кущи, а рай есть любовь» вдохновило ее на «Любовь, как корь, — заразная хворь».
— Мир полон любви! — настаивала Хэтти.
Жаклин решительно покачала головой, подбирая крошки с тарелки:
— Нет уж, увольте. Лично я сыта по горло любовью. До тошноты. «Мутит меня, с души воротит...»
— Вы, наверное, преподаете английскую литературу, — предположила Сьюзен, когда Хэтти под жидкие аплодисменты уселась наконец на место.
— Я библиотекарь, — рассеянно отозвалась Жаклин.
Ее все больше занимало странное поведение Валери Вандербилт. Та хотя и сидела сгорбившись, уткнув нос в тарелку, но время от времени, когда отправляла очередную порцию пищи в рот, вскидывала глаза, и черты ее показались Жаклин знакомыми. Она мысленно перебирала всех знаменитостей и полузабытых приятельниц — и вдруг вспомнила. Невероятно... Тут, будто повинуясь телепатическому импульсу, Ви-Ви посмотрела в сторону Жаклин. Выражение неприкрытой паники тотчас исказило ее лицо — и Жаклин убедилась в своей правоте.
Официанты принялись сгребать со столов пустые тарелки, и почетные гости потянулись за кулисы. Ви-Ви метнулась было к бархатному занавесу, но на ее пути возникла внушительная фигура тетушки Хэтти.
— Увидимся, — поспешно бросила Жаклин Сью и устремилась в погоню.
Ви-Ви заметила ее приближение и попыталась ускользнуть. Ринувшись наперерез официанту, Жаклин загнала ее в угол.
— Джин! Сколько лет, сколько зим! Я бы узнала тебя где угодно, ты так великолепна!
— Вы ошиблись, — промямлила Ви-Ви, высунув нос из-под парика. — Меня зовут...
— Джин Фраскатти! Ты по-прежнему Фраскатти или же...
— Тсс! Не произноси мое имя!
Вообще-то надо было иметь очень наметанный глаз, чтобы разглядеть знакомые черты спустя двадцать лет, да еще под толстым слоем грима. Цвет лица Джин был на несколько тонов светлее, нежели запомнилось Жаклин, а нарисованные ярко-красной помадой губы совсем не соответствовали природным контурам. Но когда-то они были подругами, и пусть Джин изменила внешность, но ей не под силу было изменить мимику и жесты.