пищевого уксуса, а от него в насекомое
цзюю . Насекомое
моужуй порождает вошь на тыквах. Растение
янси , соединяясь со старым бамбуком, не дававшим ростков, порождает темную собаку, темная собака – барса, барс – лошадь, лошадь – человека. Человек же снова уходит в мельчайшие семена. Вся тьма вещей выходит из мельчайших семян и в них же возвращается.
Я не поверил своим ушам: немногословная Женя выдала вдруг речь, преисполненную тайного смысла. Смысла, которого я не в состоянии был понять.
– Что сие значит? – спросил я. – Ты говоришь загадками, мой яшмовый персик.
– Так сказал Чжуанцзы[30] об обретении печали и радости в жизни. Все мы умрем и родимся снова. Нет смысла рассуждать об истинной свободе, потому что ее не существует. Слуга хорошего человека может чувствовать себя радостнее, чем бесконечно свободный нищий без денег и крова. Если ты любишь меня, и видишь меня перед собою, в этом и есть твое счастье.
Я встал с постели, обнял Женю, прижался губами к ее щеке, провел рукой вдоль спины и остановился на бедре. Гладкий шелк казался прохладным на ощупь.
– Я люблю тебя, Женя, – шепнул я. – Я счастлив, что ты со мною. Но не могу перестать бояться, что нас разлучат, и выставят меня за дверь, как слугу, не угодившего хозяину. Понимаешь?
– Не бойся. Сегодня ты увидишь того, кого ты называешь хозяином. Ты узнаешь, насколько он хорош и добр, и сомнения уйдут из твоего сердца.
– Я увижу Ганса?
– Да. Он готов увидеть тебя.
– Почему сегодня ты так странно разговариваешь?
– Потому что читала хорошую книгу. – Женя подняла руку, широкий рукав сполз вниз, и я увидел в ее пальчиках маленький, карманного формата томик, обтянутый черным дерматином. – Почитай Чжуанцзы, мой нефритовый повелитель, и откроется тебе многое.
Я взял книжицу и прижал ее к сердцу.
– Спасибо, белочка, подарок воистину чудесен. Давно ты увлекаешься этим?
– Давно, лет десять.
– Ты умничка.
– Да, милый, кто бы сомневался. Собирайся, Ганс ждет тебя.
– А как насчет завтрака?
– Думаю, Ганс накормит тебя досыта.
Прозвучало двусмысленно…
***
Я надеялся, что со мною пойдут Женя и Родион, или хотя бы кто-то из них, потому что я нервничал. Боялся, что не пойму Ганса, что он не поймет меня – он представлялся мне кем-то вроде инопланетянина, я совсем не был уверен, что удастся найти с ним общий язык. А взаимопонимание с Гансом нужно было мне позарез, сами понимаете почему.
Из-за Жени.
Увы, надежды мои оказались напрасными. Евгения вывела меня из дому, чуть подтолкнула в плечо и сказала:
– Иди.
– А ты?
– Я не пойду.
– Почему?
– Иди, и ничего не бойся.