– Пить…
Я снова усадил ее, поднес стакан с водой, она выпила половину его через соломинку – медленно, минуты за три. Все это время я придерживал ее за голую спинку, и не скажу, что мне было неприятно. Потом легла снова.
– Как вас зовут? – спросил я.
– Женя… Евгения.
– Как вы себя чувствуете, Женя?
– Голова болит… Очень… – Из глаз ее вытекли слезы и я аккуратно вытер их марлевой салфеткой.
– Что с вами произошло? На вас кто-то напал?
– Ничего не помню…
– Скажите мне вашу фамилию.
– Степашина.
– Не родственница, случаем, нашего бывшего премьер-министра? – я улыбнулся.
– Нет.
– Скажите мне телефон ваших родственников, мы позвоним им.
– Не помню…
– Ладно, вспомните позже. Вы лежите, Женя, вставать не пытайтесь – упадете. Я пойду смену сдавать.
– Вы вернетесь?
– Да, обязательно. Вернусь очень скоро.
– Вы мой доктор?
– Да. Дмитрий Андреевич.
– Дмитрий Андреевич… – она заговорила чуть громче. – Пожалуйста, не говорите никому, что я здесь.
– Ну, голубушка, это невозможно! – я развел руками. – Все уже знают, что вы здесь.
– Кто – все?
– Как кто? Сестры, санитарки.
– А милиция знает?
– Знает, конечно. Вас нашли на улице, избитую, без документов. Милиция туда тоже наверняка выезжала.
– Наверняка или точно?
– Понятия не имею, не интересовался.
– Дмитрий Андреевич, не звоните в милицию, очень прошу.
– Хорошо, не буду звонить, – заверил я.
Я знал, что не позвоню. Хотя была вероятность, что оперативники могут появиться в больнице, чтобы задать девушке вопросы, но вряд ли это случится раньше, чем через пару дней, до того, как пациентка полностью придет в себя.
– Спасибо… – слабый шепот.
– Не за что.
***
Дальше все шло вполне обычно: Евгении сделали компьютерную томографию, потом ее проконсультировал невропатолог, сказал, что ничего страшного, за пару недель оправится, я пошел оперировать и проторчал за столом четыре часа. Затем навестил Женю, осмотрел ее еще раз, помял ей животик и остался доволен. Во-первых, животик был что надо, моей любимой плоской формы, во-вторых, ничего в нем не болело. Девушка шла на поправку раз в пять быстрее, чем было положено нормальному человеку. Ей уже выдали сорочку и халат, она дошла до туалета и обратно, поддерживаемая санитаркой. При таких темпах выздоровления через три дня в больнице ей будет делать просто нечего. И это хорошо, потому что через три дня закончится отпуск у Лебедева, он выйдет на работу и унюхает, что Женя – из тех, кем интересуется УВД.
Я уже не сомневался в этом, но Евгению, само собой, не спрашивал, боялся спугнуть. Мне хотелось не только вылечить ее, но и продолжить общение с ней после больницы. А она упорно отказывалась говорить о том, что с ней произошло, где она живет и есть ли у нее родственники. Видно было, что она хочет побыстрее сбежать, но возможности для этого пока не представлялось.