Я не нужен нигде, даже на больничной койке.
Они идут.
***
После разговора с Благовещенским я непостижимым образом продержался еще неделю. Все это время оживал только тогда, когда появлялся в своем отделении. Спасало то, что почти все пациенты были старичками-европейцами, и много приходилось болтать по-английски, по-испански, порою вворачивать словечки по-немецки и даже по-голландски, хотя то, что я знал по-голландски, было сплошь ненормативной лексикой. Но когда я возвращался домой, в темную и пустую квартиру, где только кошка жалась к моим ногам и просила очередной порции рыбы, депрессия накатывала на меня двадцатиметровым цунами и топила с головой, поднимала вверх ногами и с размаху шмякала о стену.
Я начал употреблять алкоголь. Сначала пил потихоньку, в крошечных дозах, но и это действовало с отвычки убийственно, валило с ног и приносило блаженные часы бесчувственного, без кошмаров, сна. Я знал, что подлизам нельзя спиртного, потому что они начинают выделять какие-то ненормальные феромоны… Но что я знал о феромонах? К тому же, тяпнув виски, я не выходил из дома, а сразу же принимал душ, и голым падал в постель, навалив на себя два одеяла, и прятал голову между двумя подушками.
Виски в моей квартире было полным-полно – впору напоить роту ирландских солдат. Само собой, я не купил ни бутылки. Всего лишь подарки от иностранных пациентов. Наше начальство смотрело на это сквозь пальцы – ясно, что нормальный подлиза пить спиртное не будет.
Я был ненормальным подлизой. И вообще я становился все более ненормальным. И Женя не возвращалась, чтобы спасти меня. И ответ на вопрос, когда она вернется, и вернется ли вообще, мог дать только Ганс, к которому мне было строжайше запрещено подходить ближе, чем на сто тысяч километров.
Я выживал из последних сил. Пил все больше и больше – заливал из горла сразу по полбутыли «Блювокера», а потом, через час, вторую половину бутыли. И, не поверите, по утру от меня даже не пахло – фрагрантский организм перерабатывал всю спирто-торфяную дрянь без остатка. Я перестал доползать до постели, спал голым прямо на полу, на расстеленном одеяле, и кошка согревала меня своим тощим облезающим тельцем. По утрам я находил время, чтобы кое-как побриться, позавтракать бутербродами с рыбой и запить их горчайшим черным чаем. Перестал ходить в бассейн и в лес, забросил рыбалку – надоело все до смерти. Мне казалось, что я умираю. Я жил за гранью нервного срыва – двигался, питался, делал свою работу автоматически, как зомби. Даже алкоголь перестал приносить облегчение – только лишь временное забытье, пустое и беспросветно черное.