– Я же никогда не был с тобой знаком!
– Зато я знаю тебя. Не удивляйся, я знаю всех фрагрантов, таковы мои обязанности.
– А Ганс?
– Он был за тебя. Он отправил тебя в психушку, и имел на это полное право. Но он был тем, кто сказал свое слово перед голосованием. Возможно, если бы не это, тебя не было бы сейчас в живых. Тебя любят, но любовь не всегда сильнее, чем холодный расчет. Ты опасен, Дмитрий.
– А Женя?
– Ее не было на голосовании.
– Почему?!
– Не могу сказать.
– Скажи! Пожалуйста, скажи!
– Она была далеко.
– Где?
– Извини, Дима, не обо всем могу говорить. – Валерий качает головой. – Скажу тебе только одно, брат: если бы она была там, то проголосовала бы за тебя, не сомневайся. Она любит тебя, очень любит. Я тебе завидую.
– Брат! – я хватаю его за плечо. – Где Женя, где?
– Извини, не скажу. Не имею права…
***
И вот я рядом с квартирой, в которой вырос. Две комнаты – когда-то в одной обитал я, в другой – родители. Некоторое время я жил в своей комнате не один, а с Любкой, сперва просто любимой девочкой, потом женой. Потом мы сняли жилье, еще позже, когда я начал работать на Некрасова, купил ту квартиренку, в коей обитаю и поныне. В которой довольно долго жил с Женей… А сейчас уже и не знаю, где живу… Есть моя собственная квартира, есть служебная квартира в Сосновом раю… Нигде я не был уже больше месяца, нигде, кроме больницы для умалишенных. Понятия не имею, осталось ли что-то у меня за душой. Машину пригнали, но бог с машиной, вот про Женю я так ничего и не смог узнать от Валерия. Меня проинструктировали, зарядили нужным порядком действий, булавки торчат из моей головы, как из матерчатой башки Страшилы. Я стою у двери и жму на звонок. Я должен изображать успешного врача, только что вернувшегося из Нидерландов – целый месяц я оттягивался там в отпуске. А на самом деле меня только что наспех выдернули из психушки, и я понятия не имею, смогу ли удержаться, чтобы не зарыдать, увидев лицо мамы. Я снова утонул в кошмарах.
Зачем меня так грубо сломали, зачем? Если бы тот же Валера, нормальный умный мужик, поговорил бы со мной сразу после нападения на Ганса, я понял бы все и так, сразу, безо всякой психбольницы…
Ничего бы я не понял. Я и сейчас не понимаю ни черта.
Мама открывает дверь и бросается меня обнимать.
– Димочка, Димочка! Как ты там в своих Европах?
– Да нормально, мам… Я же звонил…
– А худой какой стал! Ты что, не ел там совсем ничего? И где чемоданы?
– Ребятки забрали, сразу домой закинули, – заученно бубню я. – Только подарки вам прихватил, – поднимаю пакет с фарфоровыми бело-синими безделушками, купленными Антоном и Валерой в магазине сувениров. Папа стоит поодаль в коридоре, весь светится от счастья, окруженный вздыбившимся нимбом седых волос, словно ангел-пенсионер. Улыбается. Машу ему рукой. Сердце ухает где-то в животе. Все кажется нереальным.