– А соседи?
– Как всегда – «Ничего не вижу, ничего не слышу…», но тем не менее кто-то из них утром сообщил в милицию о ночном скандале в квартире нумизмата. Кто? Большой вопрос.
– А в первом случае?
– То же самое, кто-то из соседей – из автомата, инкогнито.
– Еще какие подробности?
– Любопытная деталь. Дверь подъезда зубного техника открыта днем и ночью, оно и ясно. Юшкевич вел прием на дому, и то, что он ночью открыл дверь квартиры, тоже объяснимо. Иногда он принимал с острой зубной болью даже ночью. Так говорят соседи. Не имея на то права, он тем не менее классно драл гнилые зубы. Здесь все понятно. Второй случай несколько своеобразен. Дело в том, что входная подъездная дверь нумизмата Крутько закрыта постоянно, и у каждого жильца свой ключ.
– Что из этого?
– Часов с восьми вечера замок вдруг сломался, а как потом выяснилось: секретка и механизм были щедро залиты раствором цемента и клея «Момент». То есть акция была запланирована, подъездная дверь всю ночь оставалась открытой.
– Допустим, но зачем нумизмат ночью открыл дверь незнакомцу, ведь взлома не было?
– Взлома не было. А открыл он дверь либо соседу, либо хорошо знакомому человеку.
– Который товарит его колотушкой по черепу.
– Да, и к колотушку эту убийца, как и в первом случае, бросает на месте преступления.
– И опять со следами и отпечатками Гениных пальчиков.
– Вы правы абсолютно.
– Абсолютный тут абсурд, господин Семушкин.
– Я рад, что вы поняли это, господин Гончаров.
– Какие действия предпринимают органы?
– Самые примитивные. Насели на Владимира Петровича и требуют с него брата. Если бы все было так, как они думают, уж мы бы нашли ходы и выходы. Но Геннадий действительно исчез.
– Кстати – как, поподробнее можно?
– Вы не возражаете, если вам об этом расскажет очевидец?
– Кто?
– Сам Владимир Петрович.
– Хорошо.
Вытащив из портфеля пейджер, он отправил сообщение хозяину. Через пару минут в дверь позвонили.
– Открывайте, – разрешил я, – только пусть войдет один, без свиты.
– Хорошо.
Вчерашняя долговязая фигура с окладистой бородкой, помаячив на пороге, двинулась на кухню. Одет он был в униформу: малиновый пиджак и зеленые брюки, на жестком белом воротнике сорочки распласталась черная бабочка, наколотая золотой булавкой.
– Ну ты че, Яковлевич, перетер?
– Да, Владимир Петрович, я ввел Константина Ивановича в суть дела.
– Ну и че? – Это уже относилось ко мне.
– Да ниче, – в тон ему ответил я. – У нас в деревне здоровкаются, даже когда идут до ветру.
– А-а-а, извиняюсь, здорово, Иваныч.
Он протянул длинную, костлявую, как смерть, руку.