— Все, друзья! Вот это я и называю — летать, — сказал Харви. — Вы не получите такого удовольствия на борту «харриера».
— Прекрасно, — заметил Паркер, снова отбрасывая волосы со лба. — Д ты сможешь поднять его в воздух снова?
— Надеюсь, да. У этой развалины большие возможности, — австралиец глянул на часы. — Пара пожилых янки ждет меня в Сан-Хосе в шесть часов, чтобы я отвез их в Пунтаренас на коктейль, так что прошу извинить меня, если я попрошу вас переместить ваши розовые щечки...
«Даже в „Соседях“ Оззи так не говорит», — подумал Гудалл.
Убедившись, что они забрали свои вещи, Харви попросил их помочь ему развернуть самолет. Дита положила ладонь на обшивку хвостовой части рядом с Паркером, и когда она встала рядом с ним, он на секунду увидел в вырезе ее алой блузы ее груди, упругие, с коричневыми сосками. Он видел изгиб ее груди и осознал, что она вполне соответствует — не просто внешне или здорово, а серьезно соответствует. Вероятно, она могла работать на себя. «Но тогда, — подумал он, — это могу и я».
Харви поблагодарил их, потряс руки и перед тем, как залезть обратно в самолет, сунул Паркеру в руки карточку.
— Ну пока. Когда вам понадобятся крылья, звоните по этому телефону.
«Бивер» взревел, завертелись винты, Харви подождал, пока люди отойдут, и самолет рванулся вперед и оторвался от земли в конце слабого подобия взлетной полосы, имея в запасе менее метра под неубирающимися шасси. Он оставил после себя быстро рассеивающееся облако оранжевого дыма, смятую траву и запах не полностью сгоревшего высокооктанового горючего. Самолет сделал над поляной разворот, покачал крыльями и улетел.
— Ладно, — сказал Паркер. — Вот парень, который знает, что делает. Что теперь? Я жду приглашения.
— Мы можем использовать старую «финку», — сказала Дита.
— А не это веселенькое местечко на холме?
— Нет.
— Ну, тогда о'кей. Веди.
Куда идти — было вполне понятно, от крытого красной черепицей дома их отделяли примерно триста метров высокой травы. Но хотя бы этот путь он мог проделать, следуя за ней, следуя за этими бедрами, обтянутыми тугими джинсами, за этими икрами, и — о! — за этими золотыми туфельками. Следом за Паркером шел Гудалл. А Гудалл думал, как отвратительно, что его командир ведет себя как беспородный пес, бегущий за сукой.
Большие отвратительные мухи жужжали вокруг. Запах скота, не такой уж неприятный сам по себе, хотя и не в такой концентрации, как здесь, сгущался вокруг них, а солнце вдруг показалось слишком жарким, хотя теперь оно прорывалось сквозь собирающиеся грозовые облака. Громыхнул гром, и пара тяжелых дождевых капель упала на плечо Гудалла, но настоящий дождь пошел только через два часа.