– Прошел почти год, прежде чем банк выдал мне деньги из дедушкиного наследства. Подозреваю, что тут не обошлось без моего отца. До тех пор мы питались цыплятами и тем, что удалось вырастить на огороде. Балфурину принадлежит довольно много земли, но плодородной совсем мало. Она больше пригодна для выпаса коров, овец, но у меня, к несчастью, тогда не было денег, чтобы их купить. Но ведь ты, разумеется, все это знаешь, – со странным смущением закончила она, опуская взгляд на свою левую руку. – Пропало даже обручальное кольцо.
– Ты его продала?
Шарлотта снова посмотрела на руку, а потом подняла взгляд на мужа.
– Но ты ведь должен помнить, ты забрал его, когда сбежал. Я всегда считала, что ты его продал.
Он молчал, и Шарлотта на миг пожалела, что была столь прямолинейна. Она говорила так, словно искала его сочувствия. А может быть, действительно искала? Она прекрасно знала, что он всегда считал ее несколько странной, слишком ученой, но не очень-то умной. Неужели сейчас она хочет, чтобы он понял и оценил ее иначе? Как мужественную, решительную женщину? Волевую и стойкую?
– Почему ты осталась? Особенно в тот, первый, год?
Ведь так легко было вернуться в Англию…
Шарлотта посмотрела на мужа и отвела глаза. Честность может быть опасным оружием, сейчас она на себе чувствовала остроту ее лезвия. Как часто она задавала себе тот же вопрос… В Англии жизнь была бы куда приятнее. Не пришлось бы думать о куске хлеба, о крыше над головой, о тысяче других жизненно важных вещей. Останавливало ее только одно – в глазах людей она навсегда осталась бы невестой, от которой сбежал муж. «Бедная, бедная Шарлотта Маккиннон, муж оставил ее через неделю после свадьбы», – говорили бы они.
Шарлотта ждала и не хотела никакого сочувствия.
– Когда наконец поступили деньги моего деда, – продолжала она, раздраженная мыслью о том, что не получила от этого мужчины иного отклика, кроме молчания, – жизнь стала намного легче. Мы смогли починить крышу и начали подумывать о школе.
– Почему именно о школе? – Диксон снова повернулся к плите и продолжал чистить котел своим странным способом, но на этот раз действовал значительно спокойнее.
– Видишь ли, это стало моей мечтой. Сначала я просто не хотела возвращаться в Англию побежденной. Новобрачной, от которой почему-то сбежал муж. Потом, когда зима миновала, мне пришло в голову, что я гожусь для преподавания. Мне надо было занять чем-то свою жизнь, поскольку не суждено стать женой и матерью.
Диксон молчал.
– Я всегда любила книги, – призналась Шарлотта. – И всегда чувствовала себя уютно в библиотеке. У меня тяга к печатному слову. Мне нравится вид книжной страницы, нравится угадывать, о чем думал писатель, нравится, как мысль автора переходит из его головы в мою. То же самое я чувствую, когда преподаю. Латинская пословица говорит, что, узнавая, ты учишься, а обучая, узнаешь. – Она опустила взгляд на свои руки. – Видишь, я снова взялась за старое. Раньше ты не любил, когда я цитировала что-нибудь из прочитанного. У меня своеобразная память: если я что-то прочту, то долго помню это дословно.