— А почему вы думаете, что я к вам отношусь именно так?
Раздавшийся в ответ смех удивительно сливался с окружающей природой. На красном фоне уходящего солнца она напоминала забредшую в осенний лес нимфу плодородия с картины, выдержанной в золотых, коралловых и янтарных тонах.
— Я не так наивна, как вы хотели бы, милорд. Оттого ли, что здесь не оказалось другой подходящей для вас женщины, или вам просто надоело одиночество, но совершенно ясно, что я выбрана очередной вашей жертвой. Но мое положение служанки подчиняет меня вашим прихотям. Я не могу убежать от вас.
— Вы полагаете, что я хочу воспользоваться этим?
Кэтрин сжала руки перед собой. Жест был явно неудачным. Если она нервничает, то глупо показывать это графу. Если таким образом она хотела выразить свое несогласие с ним, то добилась обратного. В конце концов она посмотрела ему в лицо и у нее перехватило дыхание. Граф был столь же спокоен, как окружающие его деревья. Он просто ждал, глядя на нее тем своим пристальным взглядом, который лишал ее воли. Проникший сквозь ветви луч заходящего солнца упал на его волосы и как бы поджег их. Прямо падший ангел за минуту до падения! Черты его лица были пропорциональны и безупречны: гордый нос Цезаря, высокие скулы монгольского властителя и изумрудные глаза, впитавшие в себя свежую зелень ирландских долин. Вся его фигура излучала уверенность, силу и решительность. Он смеялся над всем, что противилось ему, и обещал сладость и наслаждение. Он звал ее, соблазнял, но и предлагал войти в мир графа Монкрифа. Мир враждебный и странно знакомый. Мир, который она видела в ужасных снах, полный роскоши изобилия, с атласными ночами и бархатными днями.
— Я о вас ничего не знаю.
В качестве довода этот ответ был явно слабым, а как защита — бесполезен.
— Скажите, что вы хотите узнать. Я расскажу то, что вы хотите услышать, и умолчу о том, о чем вы предпочтете не знать.
— Как вы любезны!
— До конца вы этого никогда не узнаете, — произнес он с угрюмой улыбкой, в которой было что-то загадочное.
— Я не собираюсь быть вашей любовницей, милорд.
— По-моему, это слишком сильное слово.
— А как вы назовете все это?
Он бы назвал это глупостью. Самой полнейшей и детской из всех, которые он совершал. Ведь история Селестой сделала его мудрее. Селеста была почти идеальная любовница, за исключением своего знатного происхождения. Она была невинна, доверчива и свежа, как весенняя роза. Сначала ее родители были рады, что на их дочь обратил внимание столь знатный граф. Но когда стало известно, в какое положение попало их единственное дитя, ужас пересилил алчность. Хотя граф никогда не скрывал ни от нее, ни от ее родителей, что никогда Селесте не женится.