Шофер включил радио. И скрипка запела адажио Чайковского.
— Милый вы мой! — сказала Люба, назвав меня по имени-отчеству. — Мне очень жалко Андрея Яковлевича. Они с Вовкой большие друзья. Вчера сынишка нарисовал человечка: «Это деда!» Я измучилась… — Она поморгала ресницами, прогоняя набежавшие на глаза слезы. — Все несчастья Андрея Яковлевича от него самого. Упрямство железное, а память уже девичья… В позапрошлом году, — продолжала она, — Андрей Яковлевич пошел в бухгалтерию сдавать деньги и документы, а счетовод и кассир уехали по делам. Вернулся он к себе и, вместо того чтобы спрятать все в несгораемый шкаф, положил в ящик рабочего стола. К концу занятий хотел пойти в бухгалтерию, полез в шкаф — ни документов, ни денег! Ученики уже ушли домой. Поднялся переполох. Ночью Андрею Яковлевичу было плохо, а утром все сам нашел.
— Когда я был у него недавно, он искал газету в одной папке, — сказал я, — а до этого сам положил ее в другую!
— Вот видите! — подтвердила Люба и посмотрела на меня с улыбкой. — Я прошу вас: проверьте в его шкафу все, все до последней бумажечки! Не найдете — посмотрите во всех ящиках, во всех шкафах. Уверена,
целехонек красный портфель, и никто оттуда ничего не брал!
Я дал слово выполнить ее просьбу.
Погода капризничала: то дарила ледяной улыбкой, то вдруг пригоршнями бросала в лицо мелкий снежок.
Я закончил очерк о скрипичном мастере и стал раздумывать о загадочном похищении красного портфеля. Рассуждая, я старался не думать о том, что среди подозреваемых есть безупречные, симпатичные мне люди и что в глубине души я не верю в их вину. Ведь в любом деле обстоятельства могут сложиться так, что косвенные улики затронут десятки различных людей. Достойный труд следователей и оперативных работников состоит в том, чтобы путем объективного, кропотливого исследования отбрасывать одну версию за другой и в конце концов напасть на след настоящего преступника.
Итак, двадцать девятого декабря прошлого года Андрей Яковлевич к концу рабочего дня видел красный портфель в несгораемом шкафу. С этого момента до утра запертая мастерская охранялась внизу сторожем, вахтерами, и никто из посторонних не мог туда проникнуть. А вот тридцатого декабря к нему приходили: утром сын Михаил, днем кинорежиссер Разумов, позднее коллекционер Савватеев. И при мне в шесть часов вечера мастер обнаружил, что из секретного ящика несгораемого шкафа исчез красный портфель. Таковы сухие факты.
Михаил Золотницкий превосходно знал обстановку и распорядок в мастерской: отец страдает приступами стенокардии, устает, дремлет и забывает спрятать ключи. Тут и раздумывать нечего: ясно, каким образом можно проникнуть в шкаф. Но имеет ли смысл скрипачу — предполагаемому вору № 1 — взять красный портфель? Да, учитывая размолвку между отцом и сыном. А по справкам, которые я успел навести у знакомых скрипичных мастеров, конечно не называя ни места происшествия, ни фамилий, было ясно, что по табличкам можно доделать нижнюю деку «Родины», потом, подобрав подходящее дерево и воспользовавшись грунтом и лаком старика, собрать всю скрипку. Пошел бы на это Михаил Золотницкий? Музыкант он средней руки, его заработок невелик, расходы значительные ребенок, молодая жена, которая любит хорошо одеваться. Кроме того, он мог знать, где хранятся остальные части «Родины», мог ими завладеть. К этому надо добавить и уязвленное самолюбие: отец относился к нему, «как к ученику-первогодку», по словам Любы. Он отстранил eгo от совместной работы над скрипкой. Секретничал…