Вот тогда-то, в смутные времена, у Уолтера и родился грандиозный план – как удержать компанию на плаву. Он уговорил сына приволокнуться за дочерью Йенса Элдринга – по происхождению норвежца, по воспитанию жителя Сан-Франциско, владельца процветающей судостроительной компании и крупного финансиста. Ведя приятную жизнь плейбоя, наследный принц студии, Джошуа Бэрон, не горел желанием жениться, и уж во всяком случае вряд ли добровольно остановил бы свой выбор на Сайни Элдринг.
Будучи в тридцать лет не замужем, Сайни отличалась высоким ростом, болезненной худобой и острым язычком, отпугнувшим не одного соискателя. Но Джошуа не был пылким Ромео, которого легко сбить с толку; к тому же у него была цель: во что бы то ни стало спасти студию.
Спустя две недели после первого свидания он сделал предложение, присовокупив к нему великолепную бриллиантовую брошь в платиновой оправе от Картье, оплаченную по статье расходов на рекламу.
Как оказалось, Уолтеру и Джошуа незачем было трогать драгоценный капитал. Сайни, образец практичности, отдавала себе отчет в том, что человек, сидевший напротив нее за столиком с зажженными свечами, – ее последний шанс избежать участи старой девы, покровительницы многочисленных племянников и племянниц. Она попросила его подождать до утра – и приняла предложение.
Внимая обмену клятвами между Джошуа Бэроном и тощей, в свадебном платье от Диора, невестой, большинство гостей понимало, что присутствует не столько на бракосочетании, сколько при слиянии двух крупных капиталов. Во время роскошного приема в банкетном зале отеля «Билтмор» Йенс Элдринг то и дело облегченно вздыхал: наконец-то он сбыл дочь с рук. По такому случаю он вручил новоявленному зятю чек на десять миллионов долларов – и вырвал компанию «Бэрон» из хищных челюстей банкротства.
И теперь, почти тридцать лет спустя, ведя свой спортивный автомобиль по серпантину Каньон-Драйв, Джошуа не мог не желать, чтобы нынешний кризис был преодолен с такой же легкостью.
Искрился «баккара».[4] Сверкали лимузины. Ароматы духов – цветочные, пряные, такие же экзотичные и наделенные индивидуальностью, как надушившиеся ими женщины, – смешивались с табачным дымом и сладковатым запахом ландышей. Сад, в мягком свете фонарей, благоухал цветами: алые бугенвилии соперничали с ярко-оранжевой жимолостью, а кремовые гибискусы выгодно оттеняли цветы более ярких оттенков. Под полосатым тентом пышные букеты весенних цветов в хрустальных вазах исторгали из груди гостей восторженные междометия. По единодушному признанию, Дэвид Томпсон превзошел себя.