Благодаря сеансам Гарриэт Сингер к Ли пришло понимание того, что ее почти маниакальное стремление к совершенству берет начало в наивной вере ребенка, будто он несет ответственность за то, что выходит за пределы его возможностей. Наконец-то она поняла, что была не преступницей, а жертвой. Ей нечего стыдиться.
И, что много важнее, она осознала, что была заложницей своей оборонительной позиции; раковина, спасавшая от обид, оказалась клеткой.
Из которой она страстно желала выбраться.
Человек лежал в тени деревьев и наблюдал за домом. Выжидал. На нем была черная непромокаемая куртка с капюшоном; лицо закрыто маской, как перед боем в джунглях. В непромокаемой сумке лежали мотки двужильной проволоки, четыре маленьких взрывных капсюля, радиоуправляющее устройство и такое количество взрывчатого вещества, которого хватило бы разнести Колизей. На город опускался туман, кутая дома в толстое серое одеяло, заволакивая тонкий серпик луны, заглушая ночные звуки. Во тьме стрекотали кузнечики; лаяла собака. Проходили часы; туман густел; ночь становилась все непрогляднее и глуше. А человек все ждал.
Старший сержант Джон Хилл входил в группу «Дельта-Форс», набранную еще во Вьетнаме. Однажды, когда их часть стояла в Нга-Транге, их посетил вербовщик. Требовались отличные бойцы; им была гарантирована медаль, или кругленькая сумма, или и то и другое вместе. Эти солдаты должны были не иметь семьи, уметь действовать поодиночке и быть немного параноиками.
Хотя Джон Хилл отвечал всем вышеперечисленным требованиям, ему пришлось выдержать солидный конкурс. Но он был зачислен в «Дельту-Форс» за слабость к взрывному делу и шумовым эффектам.
Он заранее вывел из строя хитроумную систему защиты и теперь, пробираясь к дому под покровом ночи, удовлетворенно улыбался. Приятно снова заняться любимым делом!
Мэтью проснулся от резкого телефонного звонка и, нащупав во тьме трубку, хрипло пробормотал:
– Да?
На другом конце провода молчали.
– Алло? – раздраженно буркнул он. – Кто это? После небольшой паузы трубка ожила:
– Привет, Мэтью. Это Ли.
Можно было и не называть себя. Неужели она думала, что он забыл ее тихий, мелодичный голос? Мэтью включил лампу на ночной тумбочке.
– Ли? Ты в порядке? Что-нибудь не так? Конечно, она не в порядке, и все не так…
– Просто хотела поговорить. Можно, я приеду?
– Ли, сейчас, – он взглянул на циферблат, – около двух часов ночи; сильный туман; на дорогах опасно. – Ей ли не знать: ведь ее мать погибла при подобных обстоятельствах. – Знаешь что? Давай я сам к тебе приеду!
– Ну что ты, мне не хочется тебя затруднять. Извини, Мэтью. Я не знала, что уже так поздно.