– Мама, как ты можешь не испытывать сострадания к ее осиротевшему ребенку? Он никогда не узнает даже имени своего отца.
Это заявление только вызвало поток слез.
– Мужчины все одинаковы! Даже мой собственный сын! Никто не заботится обо мне. Меня гнетет бремя, наложенное той испорченной, порочной женщиной. О, я совсем, совсем нездорова!
Олден позвонил в колокольчик, стоявший на столе. Разумный разговор с матерью на эту тему был невозможен. Она, казалось, получала наслаждение от всей этой истории, как ребенок от известного ему одному секрета.
Служанка открыла дверь и сделала книксен.
– Чай для ее светлости, – сказал Олден. – С апельсиновым печеньем.
Мама внезапно заулыбалась во весь рот, промокая глаза платком.
– Дорогой мой мальчик! Как ты узнал, что это мое любимое печенье?
Олден наклонился, взял ее руку и поцеловал.
– Ты всегда любила апельсиновое печенье, – сказал он. – Сколько я себя помню, мама.
– О! – Она захихикала, потом снова надула губы. – Хорошо. Но ты, несомненно, знаешь все, что любит этот мальчик? «Свежую черешню, мороженое и кекс с изюмом».
– Вообще-то нет, – дипломатично ответил Олден. – Этим занимаются его няня и учитель.
– Этот ребенок никогда не должен был появляться на свет. Тебе нужно отправить его в приют.
Олден вдохнул поглубже.
– Когда я вернулся из Италии, мне сообщили, что отец умер. Ты была в таком состоянии, что не могла разговаривать. Я узнал о смерти миссис Шервуд от дворецкого. Через две недели, когда ты уже переехала сюда, во вдовий домик, как ты сама пожелала, я обнаружил в детской младенца. Служанки боялись мне сказать, чтобы я не отдал его на попечение прихода – младенца, мама!
– В мире полно младенцев. Тысячи!
– Но этот достался мне. Он на моей ответственности.
– Миссис Шервуд была неверна твоему отцу. А я еще считала ее своей подругой. Как понять эту неблагодарность?
Олден вполне понимал эту логику.
– Мама, ты предпочла бы, чтобы они оставались верны друг другу? Почему?
Стук в дверь возвестил о прибытии чая в сопровождении сладостей – тонких вафель из прессованных апельсинов и сахара. Это был тот самый приторный сорт вафель, которые Олден терпеть не мог. Он заставил себя съесть две, пока его мать уничтожала остальные.
– О, лучше бы я вообще не родилась! Неудивительно, что ты не женишься, имея перед собой такой пример!
– Вполне возможно, мама. Могу я теперь поцеловать тебя и пожелать спокойной ночи?
– Ты уже уезжаешь, Олден? О, возьми что-нибудь с собой! Все, что тебе хочется!
Он встал и наклонился к ее руке – руке любящей его матери.
– Спасибо, мама. Ты очень добра. Я намерен, с твоего почтения, совершить рейд по твоей оранжерее.