Остерману велено вести дневник, докладывать об успехах ученика, о поведении его, не упуская капризов, умственных шатаний, дерзостей.
– Шептуны если какие сунутся к нему, назовёшь мне. Служи, Андрей Иваныч! За мной служба не пропадёт.
– Ой, берегись!
Варвара щурила зеленоватые глаза. Прервала князя, расточавшего Остерману хвалу.
– Ну что, баламутка?
– Хитрущий он. Обманет и не ухватишь.
– Мелешь ты… Меня, что ли, обманет? На кой ему ляд?
– У него и шило бреет, – молвила Варвара загадочно.
Данилыч сердился, доказывал домашним, что Остерман был ему всегда благоприятен, в интриги, сговоры, партии разные не мешался. Российской державе безусловно предан.
– Голицын его обхаживает, – рассказал Горохов. – Вчерась беседовали приватно.
– Что с того? Теперь к нему всяк норовит подлизаться. Гувернёр же царский.
– Хитрый он, батя.
– Себе не враг, поди. Соображает… Чтобы мне навредил, не помню.
– И помочь ленился, батя.
Намёк ясен – зван был возглавить суд над Толстым, Дивьером и прочими, уклонился. В прошлом году мог бы пригодиться в Курляндии, – не поехал. Всякий раз заболевал.
– Ловок притворщик, – смеётся князь.
Когда-то Остерман был непонятен ему, – чего ради прибился к царю этот пасторский сын, безбожник, дуэлянт? К сибирским мехам, к золоту равнодушен. А трудится с усердием необычайным. Великий государь его ни в чём не мог упрекнуть Немец повышался в чинах, но блеск ордена, расшитого кафтана не прельщал его. Что же тогда?
Отличился наипаче, добыв государю Выборг. Спор из-за него в Ништадте, на мирной конференции, был изнурительный, генерал Брюс – старшина российских посланцев – уже духом пал, отписывал Петру – насели-де шведы, уступить придётся город. Тут и выручил Остерман, сумел повернуть дело в нашу пользу, не прибегая ни к подкупу, ни к интригам. Что из сей виктории извлёк? Одет небрежно, хозяйство убогое, женитьба не произвела перемены, – всё тот же он немецкий студент, хоть и постаревший, вечно кашляющий, с завязанным горлом. Маска выгодная, испытана, к лицу приросла.
Царём обласкан, возведён в дворянство, а поместьями до сей поры небогат. Светлейший радел ему, предложил недавно селения, отобранные у Петра Толстого. Верховный тайный совет и слова не вымолвил против; Остерман же, к удивлению вельмож, отверг подарок.
Теперь-то понятен Остерман. Осенило князя за шахматами. Он игрок – вице-канцлер в замызганном кафтане, измождённый диетой. Доской ему служит юдоль земная, фигуры – люди. Игру ведёт особую. Сторонясь интриг, изучает ситуацию, сам неизменно в обороне. Выигрыша желает лишь на поприще дипломатическом. Весь талант посвятил сему искусству, в нём и отраду находит.