– Они лгут! Но все равно, пускай подождут в саду.
Евдокия, не спеша, окончила свой туалет. Удовольствие, которое она получала от созерцания в зеркале своих глаз, подобных цветкам лотоса, заняло и еще много времени; а потом ей нравилось также заставлять ждать своих обожателей, как заставляла она своих лошадей подолгу стоять перед крыльцом, для того чтобы, застоявшись, они потом ретивее бежали.
Когда, наконец, близнецы были допущены, то они ворвались как какие-нибудь школьники и остановились, пораженные восхищением, посреди комнаты.
Евдокия, ради шутки, для встречи их задрапировалась и приняла позу богини. Свои красивые ноги она поставила на скамеечку из слоновой кости; придерживая одной рукой складки прозрачной туники, другую она откинула назад, как бы доставая стрелу из невидимого колчана.
– На колени! – вскричала она. – На колени! Или я вас убью.
С веселым смехом близнецы растянулись на полу, и, когда она, сияющая и оживленная, сошла со скамьи, они стали кружиться около нее, как борзые собаки, и, завладев ее обнаженными ногами, слегка кусали их.
– Довольно! – кричала она. – Вы разве созданы с собачьими душами? Я хочу, чтобы вы занимали меня разговором, а не звериным рычаньем. Ну поднимайтесь! Оба! И покажите ваши лица, чтоб я узнала, наконец, который же мой возлюбленный.
Они по-братски обещали друг другу сообща пользоваться расположением могущественной женщины и, вскочив на ноги, продекламировали обращение к богине Диане, которое произносил один актер из Каррадоса в роли Актеона:
О царица ночей! Белоснежная!
Сладкая, как молоко!
Я любуюсь только твоим лицом;
рассей же облака, тебя окружающие,
чтобы я мог наслаждаться
созерцанием твоих чудных форм
и чтоб мое желание упилось вполне твоей красотой…
Протянув обе руки, Евдокия зажала им обоим рты и, потрясая своим ожерельем, сказала:
– Агафий!
– Приказывай, – отозвался один из близнецов.
– Как сильно ты меня желаешь?
Молодой человек взглянул на нее с бесконечной страстью, окинул глазами комнату и, увидав висевшую на стене мягкую ткань, которой вытирала Евдокия свои божественные формы после ванны, он бросился к этой ткани, приник лицом к складкам, еще не утратившим следов тела богини, и стал безумно целовать еще влажную ткань.
Точно в припадке сумасшествия, он целовал ее без конца, завертывая свою голову в материю и крича страстным голосом:
– Моя любовь меня сожгла! Я погребальная урна! Я полон пепла!..
Затем поднялся весь всклокоченный.
Евдокия, увидев его, неудержимо расхохоталась и, дотрагиваясь до плеча Троила, спросила:
– Ну, а ты, как меня любишь?