Норманны в Византии (Ле Ру) - страница 61

Заметив, что она молится, он удержался от проклятия, которым хотел поразить ее в случае отказа, и стал ждать, что Господь наставит ее на путь истинный.

Ирина возбужденно молилась, слова отрывочно вырывались из ее уст, будто волны, гонимые бурей, ритмически бились о берег.

Она не думала уже больше ни о Боге, ни об аде. Она искала возможности спасти свой разум от последствий такого потрясения. У нее была только одна настоятельная мысль: остаться одной и обдумать. И потому она произнесла слова, нужные для того, чтобы потриарх мог уйти:

– Я повинуюсь.

Удалявшиеся шаги Полиевкта уже перестали раздаваться, а Ирина все оставалась на том же месте, где он ее оставил.

Все сознание ее сосредоточивалось только в одном протесте против насилия совести: «Нет, так не может быть!»

Часто чувствуя упреки совести, Ирина сравнивала свою слабость с жестоким эгоизмом Никифора. И, как бы ни чувствовала она себя униженной своим проступком, какой-то внутренний голос говорил ей: «Я все же лучше этого человека!»

Она знала, что милосердие Никифора есть не что иное, как лицемерие, что пожертвования делаются им только из тщеславия или трусости. Не могло жестокое притворство обманывать Бога, как оно обманула Полиевкта.

Господь справедлив, думала она. Он читает в сердцах людей. Он не принесет ее в жертву Никифору.

Ирина была воспитана своею матерью в страхе Божьем и преклонении перед вечной правдой Его.

В память о матери она жила эти годы строго следуя правде и своим обязанностям, как река, которая бежит по привычному руслу, не ища другого пути для своего течения. Но Никифор, подобно камню, упавшему в чистый поток, вызвал мутную тину лжи и эгоизма, которая так загрязнила эту благородную натуру. Он купил ее, как покупают христианских невольников, которых агаряне выводят голыми на рынок, чтобы покупатель мог лучше рассмотреть товар. Что в том благословении, которое супруги получили в большом соборе?! Оно было такой же ложью, как и все остальное, так как закрепляло собой принужденное рабство.

Мысль, что, замышляя ее погибель, Никифор хочет воспользоваться собственным ее признанием, возбудила в Ирине такое негодование, которое вывело ее из оцепенения.

Она поднялась на ноги, ломая руки, и стала говорить, как будто сам Бог стоял перед ней на том месте, с которого только что ушел Полиевкт.

– Нет, нет, Господи, Ты не допустишь такой несправедливости! Ты не для того установил в религии клятву, чтоб она служила орудием пытки в руках палача! Ты – защита страждущих, Ты снисходительнее к любви, чем к ненависти! Ты обещал милосердие сознающим свою слабость перед искушением дьявола! Ты знаешь, что я была чиста; я мечтала посвятить Тебе свою жизнь, я хотела предстать пред Тобою девственницей; я отказалась от этого только ради братьев. Не моя вина, что чувство во мне возмутилось от насилия, сердце взволновалось от страдания… Я полюбила сама, потому что не пощадили меня. И если забыла свой долг, то потому, что и купивший меня в полное рабство злоупотребил своим правом!