— Как Иван Михалыч поживает? — спросил он.
— Велел кланяться, — ответил Гогин. — Селедки привезли, сигов копченых, тульские пряники и бомбошки.
— Сигов пусть пришлет с полпудика, — сказал Катайков. — Да вели хозяину зайти, скажи — срочное дело.
Гогин поклонился и повернулся, собираясь уходить, как вдруг Катайков его снова окликнул:
— Слышишь, Степан! (Гогин повернулся.) Ты сколько получаешь у хозяина?
— Откровенно скажу, хозяин, двадцать рублен, — пробасил мрачно Гогин.
— Если я тебя у хозяина месяца на два отпрошу и стану тебе по тридцать платить, пойдешь ко мне?
Гогин долго молчал — видно, нелегко ему было понять такую сложную мысль, — потом пробасил:
— Откровенно скажу, хозяин, с удовольствием.
Тут ему, видимо, захотелось пуститься с Катайковым в откровенности, потому что он начал таким тоном, что было ясно — предстоит долгая речь:
— Откровенно скажу, хозяин...
Но Катайков не собирался вести долгие разговоры.
— Ладно, — сказал он, — иди. Другой раз договоришь.
Гогин повернулся и вышел.
— Тишков! — крикнул хозяин.
Тишков сразу же возник в дверях, сияющий радостью и дружелюбием.
— Ну что, голубчик? — сказал ласково Катайков. — Дали тебе на кухне чего-нибудь?
— Никак нет, — ответил Тишков, улыбаясь так радостно, как будто хотел сказать, что он сыт, пьян и нос у него в табаке и что премного доволен угощением.
— Нехорошо, нехорошо! — покачал головой Катайков. — Ты пойди скажи, что я велел водочки дать и закусить соответственно, и побудь там — может, понадобишься.
Тишков, улыбаясь, кивнул головой и собрался идти, но Катайков, будто вспомнив, добавил:
— Я думаю поехать по торговым делам на месяц, а может, и больше. Только не в город — в глухие места, на север. Поедешь со мной?
— Отчего ж не поехать? — ответил, улыбаясь, Тишков. — Куда скажете, туда и поедем.
— Ладно, — сказал Катайков. — Готовься к субботе. Только вот что: никому ни слова, понял? А то, боюсь. Малокрошечный покупочку перешибет. Соображаешь?
Катайков хитро подмигнул Тишкову, показав этим, что они, мол, друг друга насквозь видят и им много говорить нечего. Тишков сиял, как медный грош.
— Как не понять, — сказал он, — дела купецкие.
— То-то, — сказал Катайков. — Ну иди, голубчик, выпей, закуси и посиди там.
Тишков вышел, и уже входил в комнату Малокрошечный. Редкие волосики торчали на его верхней губе, точно подстриженные крысиные усики. Белые зубы, будто чуть-чуть оскаленные, выглядели так, как если бы их только что заново покрыли эмалью. У него был настороженный, взволнованный вид. Ноздри его двигались, будто он нюхал воздух. И он очень старался придать оскалу видимость улыбки.