Никогда нельзя встречаться со своими кумирами. Кумиры должны быть картонными. Плакатными. Только тогда они смогут навсегда поселиться в сердце. Его песни по-прежнему сохранились в моей памяти. Но я уже не верила этим песням. Как не верила и их исполнителю.
Он, скрючившись, сидел на бетонному полу. Сжимая ладонью свое раненое плечо. Его бил озноб. Возможно, из-за ранения поднялась температура. Ему было холодно и больно. И мне стало его жаль.
Я села на край расстеленного светлого пиджака. И слегка кивнула Локареву. И сказала, как можно равнодушнее.
– Иди сюда. Здесь теплее.
Он ужасно не хотел идти. Но когда очень плохо, частенько забываешь о гордости. Локарев тяжело поднялся. Его ноги плохо слушались, когда он приближался ко мне. И я вновь помогла ему усесться на прежнее место, возле себя. Из его раны уже перестала сочиться кровь. И я аккуратно развязала платок на плече. Смочила его водой и разорвала на две равные части. Одну часть приложила к плечу. Второй смочила его голову и лицо. Затем положила его голову на свои колени. И прижала мокрый платок к его лбу. Он уже брезгливо не морщился, несмотря на скверный запах воды вперемежку с кровью. Ему стало легче.
Расстеленный светлый, очень дорогой пиджак напоминал островок земли. Где могли уместиться только двое. Двое. У которых не было выхода. И не было выбора. Несмотря на то. Что они ненавидели друг друга.
Мы вынуждены были вместе. Вот так, плечом к плечу. Дыханием к дыханию. Расположиться именно здесь. Наверняка там. В другом мире. Мире бьющем фонтаном жизни. Он никогда не обратил бы на меня внимания. А я бы никогда не осмелилась подойти к нему. Но сегодня ночью все было по-другому. Нас объединила безысходность. И, наверное, страх. Нам не куда было бежать сегодня ночью. Нам невозможно было разойтись в разные стороны. Поэтому мы вот так. Плечом к плечу. Дыханием к дыханию. Укрылись на этом пиджачном островке.
– Знаешь, девочка, – просипел Локарев. – Я о многом жалею. Ведь наверняка у меня был способ спастись.
– Наверное, – я пожала плечами. – Спастись на несколько часов или дней. И то – сомнительно.
– М-да. Стучаться в стальные двери или орать на весь подъезд было бы глупо. Все равно никто бы не отозвался.
– Знаешь, Локарев. Раньше. Не так уж много лет назад. Во всяком случае не в первобытный период. Этот шанс был бы вполне реален. Кто-то бы отозвался.
Он скептически усмехнулся. И поднял на меня свое бледное, покрытое капельками пота лицо.
– Не хочешь – не верь, – обиделась совсем по-детски я.
– Но я помню… Мои родители, – при упоминании родителей мое сердце сжалось. Ведь все происходило ради них. – Мои родители, ты знаешь, хоть теперь это кажется невероятным. Частенько забывали запирать дверь. Да и двери-то были обычные, деревянные. Думаю, их и выбить не составило бы большого труда. Так вот. Они настолько открыто жили, что… Однажды к ним вломился какой-то тип. С кровавой рожей, с безумными глазами. Я была еще маленькой. Но я помню. Этот тип от кого-то бежал. Мама была страшно напугана. Но отец… Тот даже ничего не спросил. Он просто кивнул ему на диван. И просто сказал: «Ложись». И запер накрепко дверь. И утром. Этот парень, более-менее приведя себя в порядок. Тоже просто сказал: «Спасибо». И ушел… Вот и все. Понимаешь, мой отец. Даже не узнал: кто это, кто за ним гнался, почему. И зачем. Он просто спас человека. Он просто его приютил. Просто в один миг спас от беды. За спасибо. Мы порой спасибо не можем сказать и за более важные вещи. Вот так, Локарев…