Сад для бегонии

Мысли о самоубийстве у меня возникли только спустя год после смерти матери. Тогда, пожалуй, я впервые по-настоящему задумалась о несправедливости мира. Об этом всегда по-настоящему задумываешься, когда судьба несправедлива именно к тебе. Немилости к другим всегда переживаются легче. Если переживаются вообще.

Я никогда не относилась к слабым. И даже эти чуждые мне мысли были далеко не признаком слабости. Они стали итогом безнадежности. Тупика. В который я угодила по воле судьбы. Целый год после смерти единственно дорогого мне человека я отчаянно боролась за существование. Отчаянно цеплялась за любую надежду. И иначе, как существованием, мою жизнь нельзя было назвать. И если я не рассчиталась с жизнью сразу же после ухода матери, то только потому, что я вообще не могла ни о чем думать. В моей голове было месиво из частичек прошлого. Из стандартных фраз и механических жестов настоящего. Из отрывочных мимолетных мыслей о будущем. В моем мозгу как бы захлопнулась дверца здравого смысла. И я даже не могла подумать о таком безрассудном поступке – покончить с собой. Потому что даже о таком безрассудном поступке нужно хоть капельку подумать.

Тогда я не могла думать вообще. На мир я смотрела словно сквозь завесу тумана. Словно сквозь дымчатые очки. Словно сквозь сновидения. Которые когда-нибудь обязательно должны закончиться. И тогда я вновь смогу двигаться, прекрасно зная, что я именно двигаюсь. Разговаривать, зная, о чем говорю. Думать, зная, что я думаю. Кушать, ощущая вкус пищи. Слушать и слышать. И, наконец, просто видеть окружающий мир таким, какой он есть. И не более и не менее. Просто видеть.

К реальности настоящего я вернулась только через год после этой ужасной трагедии. И первой четкой и разумной мыслью была мысль о самоубийстве. Я наконец логически осознала бессмысленность своего пребывания в мире. И поняла. Что мне до этого мира нет дела. Как и ему до меня. И лучшим выходом будет просто взять и уйти. Почти по-английски. Без лишних слов и прощаний. Впрочем. И прощаться мне было не с кем. Оставалась надежда. Что своих единственных близких людей я еще встречу. За гранью жизни. А если не встречу, то никогда уже не узнаю об этом.

И чтобы окончательно привести мысли в порядок и решиться на этот последний шаг. Я прямиком отправилась в тир.

Так было в детстве. Перед решением какой-либо важной проблемы. Или после неудачного ее разрешения. Я брала в руки оружие. Но тогда все было проще. Я бегала в свою спортивную школу, где тогда занималась. И стреляла. Стреляла. Стреляла. Я считалась лучшим стрелком нашей секции. Еще бы чуть-чуть – и мне светило будущее мастера спорта международного класса. Если бы не убили моего отца.