Бушевал и ревел внизу безбрежный Днепр, неслись над головой косматые черные тучи. Сверкало и грохотало разгневанное небо, свистел и завывал ветер. А избранник, стоя перед деревянной фигурой Перуна, окруженный рядами будущих братьев, безмолвно замерших с факелами и обнаженными мечами в руках, клялся на верность Руси, обещая беспрекословно выполнять все, что решит рада братьев-другов. И среди ярко блещущих молний, содрогающихся от грома днепровских круч, над ревущими речными валами-волнами каждый из присутствующих делал надрез на пальце и сцеживал несколько капель крови в братскую чашу, чтобы затем всем омочить в ней губы. После этого на теле нового брата выжигали железом тайный знак — свидетельство его принадлежности к воинскому братству.
Молчание в шатре затягивалось, и Ратибор, обведя всех взглядом еще раз, заговорил снова:
— Ваше слово, братья. Жду его.
Стоявший рядом с ним плечом к плечу верховный жрец Перуна ударил о землю концом посоха, нахмурил брови.
— Никогда еще на столе великих князей не было женщин, — громко произнес он.
— Знаем это, старче, потому и собрались здесь, — спокойно ответил Ратибор. — Что желаешь молвить еще?
— Стол великих князей киевских должен занимать только мужчина-воин. Лишь он будет угоден Перуну и сможет надежно защищать Русь, — твердо проговорил старый седой жрец.
— Великий князь-мужчина есть, это княжич Святослав, — сказал Ратибор. — Но пока Святослав не вырос, покойный Игорь завещал власть его матери, княгине Ольге. И мы должны решить, признать его волю или нет. Молви первым, мудрый старче, — склонил он голову в сторону верховного жреца.
— Княгиня Ольга — христианка, в её душе свил гнездо чужой русичам Христос, а не бог воинов Перун. Наши боги отвернутся от нее, а значит, и от нас. Слезы и горе ждут Русь при княгине-вероотступнице, — зловеще изрек жрец.
Лицо Ратибора осталось невозмутимым.
— Старче, небесную власть пусть делят Перун и Христос, а мы говорим о земной. Нам надлежит решить, кем будет для Руси княгиня Ольга: только матерью княжича Святослава или нашей великой княгиней. Рада ждет твоего слова, старче…
— Матерью. Лишь ею и подобает быть женщине.
— Что молвишь ты, воевода Асмус, — обратился Ратибор к высокому худощавому воину с обезображенным шрамом лицом.
След от удара мечом тянулся через щеку и лоб, пересекая вытекший глаз, прикрытый наискось через лоб черной повязкой. Неподвижно лицо старого воина, суров взгляд его единственного глаза, до самых плеч опускаются концы седых усов.
Асмус и старый жрец — самые старшие из присутствующих на вече, они были воеводами еще при князе Олеге, вместе с ним водили непобедимые дружины русичей на хазар и греков. Это Асмус во время знаменитого похода Олега на Царьград вогнал в обитые железом крепостные ворота свой меч, а верховный жрец, в ту пору тоже воевода, подал князю свой щит. И этот славянский червленый щит, повешенный Олегом на рукояти Асмусова меча, стал для ромеев напоминанием и грозным предостережением о могуществе Руси. Слово старого воина значило очень много, и потому в шатре сразу воцарилась мертвая тишина. Но Асмус не спешил. Прищурив око, воин некоторое время смотрел вдаль и лишь затем направил взгляд на Ратибора.