Он цепляется за этот голос. Блестящий черный сверчок, барахтающийся в грязной луже на краю дороги.
Хочется уйти, покинуть долину слез. К вечному покою. К Ванне.
Чей голос? Чей, если не Ванны?
– Кузен?
Лицо, обрамленное черным, как у монахини, расплывется, наплывает на него.
Запах жасмина. Влажная прохлада на лбу.
Тень растет. Отдаленное бормотание голосов, сливающихся в невнятный шум.
Темнота. Тишина.
«Господь мой Иисус Христос, помилуй меня, грешного. Господь мой Иисус Христос, помилуй...»
– Я слышал, вы побывали в Труа? – полнотелый краснолицый монах уселся на скамью против Орфео и Нено и налил себе из их кувшина. – Благослови Бог вашу щедрость, друзья.
– Все глотки друг другу братья, – заметил Орфео.
Монах покачал в кружке вино и потянул носом.
– Франки говорят, лучшее вино должно обладать тремя «Б» и семью «Ф»:
C'est bon, et bel et blanc Fort et fier, fin et franc, Froid et frais et frettilant[59].
Он наконец отхлебнул и воскликнул:
– И надо ли удивляться, что они столь почитают доброе вино, если «вино веселит Бога и людей», как написано в девятой главе Книги Судей. – Монах высоко поднял чашу. – И потому скажем вместе с царем Соломоном: «Дайте крепкого вина печалующимся и вина тем, кто помрачен в мыслях. Пусть выпьют и забудут свои печали и не горюют более».
– Хорошо сказано, – согласился Орфео и повысил голос. – Пусть же все печали скроются отсюда.
Они с Нено с двух сторон ударили чашами о чашку монаха. По темным углам разнеслось торжествующее «ура!».
Выпив, Орфео ударил себя кулаком в грудь:
– Орфео, бывший Бернардоне, и Нено, могучий и надежный, как его волы!
Монах склонил к ним безволосую розовую макушку.
– Фра Салимбене, только что из Романьи, раб Божий и всех порядочных людей... особенно женщин, даже и не слишком порядочных.
Монах расхохотался и ущипнул себя за толстый подбородок.
Нено запел, но песня перешла в мычание, и возчик уронил руки на стол, а голову на руки. Орфео встряхнул друга и подлил ему вина.
– Проснись. Пусть этот добрый монах угостит нас поэзией или споет, если еще в силах довести песню до конца.
Фра Салимбене кивнул и громко постучал по столу. Поднявшись, обвел глазами стены, словно обращался к ним.
– Стихи маэстро Морандо, который в бытность мою мальчиком преподавал грамматику в Падуе, да утешит Господь его душу!
Монах допил вино и затянул серьезно и торжественно, словно мессу:
Все пейте красное вино!
Благоуханное вино
Весельем душу озарит
И лик румянцем наделит.
Кто бледное винишко пьет,
Гнилую воду в чрево льет.
Понос замучит дурака,
И в душу заползет тоска.
В вино, душистое, как мед,