Конрад подсчитал на пальцах.
– Оглашение нужно повторить еще два раза. Последний выпадает на воскресенье перед...
– Перед праздником Святых Стигматов, праздником дяди Орфео, – подхватила Амата. – Мы уже сообразили. Орфео считает, это самый добрый знак – что венчание совпадает с датой главного чуда, посланного его дяде Франческо. Говорит, мы можем притвориться, что все украшения и песнопения – в нашу честь. И уж конечно, святой Франциск благословит наш брак множеством детей.
Конрад больше не улыбался, но оставил при себе свои сомнения. Вот и первое испытание обещания, данного им генералу ордена. Он просто кивнул:
– Стало быть, в день празднества Святых Стигматов. Поглощенная радостным волнением, Амата не заметила, как переменилось его лицо.
– Благослови тебя Бог, Конрад, – сказала она, – значит, все улажено.
И повернулась к своему управляющему – вся улыбка и трепет.
– Маэстро Роберто, на тот вечер и назначим свадебный пир. Пошлите сразу верхового к дяде Гвидо в Кольдимеццо, и еще надо обязательно купить panni franceschi мне на платье. Времени совсем мало, – она ухватила Роберто за локоть и чуть ли не потащила его со двора, выкрикнув через плечо: – Надеюсь, и для тебя на праздник будет сюрприз, Конрад.
Тот вопрошающе взглянул на нее, но девушка только рассмеялась.
– Если сказать теперь, то какой же это сюрприз! – и скрылась вместе с управляющим.
Когда они ушли, Конрад вернулся к грудам обломков. Нагнулся и поднял обрывок пергамента, валявшийся наверху. Он не сумел разобрать расплывшихся потускневших слов, переписанных рукой Джакопоне, но бережно сложил клочок овечьей кожи и спрятал его на груди. Он вместе с Аматой надеялся, что рукопись избежала гибели и хранилась в целости – пусть даже навсегда недоступная ему – в Сакро Конвенто. Если же нет – этот обрывок остался единственным свидетельством полувекового потаенного мятежа Лео.
Последние дни перед венчанием и даже само торжественное событие почти не оставили следа в памяти Аматы. Факельное шествие, провожавшее новобрачных на свадебный пир, мгновенно забылось, едва темный церковный портал и суровая башня колокольни остались позади. Фра Конрад исчез, оправдавшись тем, что хочет провести ночь в Портиункола.
– На твоем празднике я буду вроде третьего колеса у тачки, – сказал он Амате.
Освободившись от надзора духовных особ, гости завели песню, обращенную к древнему римскому божеству брака:
«Гимен, О Гименэ, Гимен...»,
которая сменилась воззванием к Венере и Купидону:
«Когда тебя стрелой пронзает Купидон...».
Вино текло рекой в просторном зале их с Орфео дома. Дядя Гвидо, кажется, привез с собой весь винный погреб Кольдимеццо. Слуги перемешались с возчиками, купцами и знатными гостями, и добрые пожелания от языческих понемногу перешли в непристойные. Поглядывая на парочки, плясавшие, обнимавшиеся на скамьях, перешептывавшиеся и красневшие, – Амата предсказала Орфео, что до утра будет обещано еще немало свадеб. Оставалось надеяться, что клятвенных обещаний не возьмут обратно, рассмотрев избранницу или избранника при трезвом дневном свете. Одна такая парочка попыталась скрыться, но была поймана. Они искали уединения в верхних комнатах, куда после пожара можно было забраться только по приставной лесенке. Девица оказалась наверху первой и вцепилась в лестницу, которую пьяная компания пыталась выдернуть из-под ее приятеля, оставив беднягу болтаться в пространстве между раем и преисподней. Тому удалось все же выскочить наверх, и гости разразились восторженными воплями, когда он вырвал лесенку из рук преследователей и втянул ее за собой. Под шумок Орфео шепнул Амате, что пора и им сбежать.